Ангел пригляда - Алексей Винокуров

Суббота молчал, думал… За свою жизнь он разные испытывал чувства: ярость, любовь, негодование, боль, разочарование и много еще чего, всего и не упомнишь. И одно только чувство страха почти не посещало его. А сейчас ему вдруг сделалось страшно, и с каждой секундой становилось все страшнее. В висках гулко стучала кровь, негры мешались с депутатами, хмельные барбосы уносились вдаль, секретарша в приемной превращалась то в мужчину, то в русалку. На лбу его выступил холодный пот.

– О чем вы думаете? – спросил хромец неожиданно сурово. – О чем тут вообще думать?

Суббота сглотнул, губы зашевелились сами собой.

– Я не понимаю… Тут явно какой-то подвох, – выговорил он с трудом.

Хромец посмотрел на него хмуро и даже с отвращением.

– Ну, а вам-то какая разница? – сказал он неприязненно. – Берите деньги и делайте свое дело, остальное вас не касается.

Субботе стоило большого труда выдержать и голос этот, и взгляд. Он молчал. Молчал и хозяин кабинета, лицо его выражало ледяное недовольство. Наконец Суббота спросил, не глядя на собеседника:

– У меня есть выбор? Я могу отказаться?

Тот пожал плечами.

– Мы никого не заставляем насильно.

– И мне ничего не будет? – не унимался Суббота.

Он прекрасно знал всех этих бизнесменов: по каждому вопросу надо было добиться ясного, недвусмысленного ответа, ничего нельзя додумывать самому. Потом ведь скажут: мы не принуждали, но оставили за собой право наказать за несогласие… А если сны не будут сниться? А если им не понравится то, что он там увидит? Нет, так просто соглашаться нельзя!

– Так мне ничего не будет за отказ? – настаивал Суббота.

Хозяин сверкнул глазами, лицо его сделалось каменным.

– Не понимаю ваших намеков, – сухо проговорил он. – Извольте выражаться яснее.

– Яснее – так яснее. – Суббота разозлился. – Позвольте узнать, вы почему называетесь «Легионом»?

– Ах, вот оно что… – хромец был раздосадован. – Любите сериалы? Всю эту небывальщину про ангелов, демонов и домашних хозяек? Видимо, решили, что попали в какую-то адскую канцелярию. Что сейчас откроется дверь, войдет армия дьяволов под водительством князя ада Асмодея и…

И тут дверь на самом деле открылась. Но в кабинет вошло не воинство, а всего один человек, уж никак на дьявола не похожий. Более того, человек этот был знаком Субботе, он его сразу узнал. А не узнать было мудрено, перед ними стоял удивительный барбос в бермудах, виденный еще на первом этаже. Только теперь при нем не было ни коктейля, ни бермуд, а одет он был в просторный светлый пиджак и легкие полосатые брюки.

Барбос осклабился необыкновенно приятно и склонил набок голову, глядя немигающим птичьим глазом сразу на Субботу и хозяина кабинета.

– Что тебе, Леонард? – недовольно осведомился хилиарх.

Леонард, как выяснилось, принес постоянный пропуск для Субботы. Хотя для чего нужен пропуск в здании, которое никто не охраняет, было совершенно непонятно.

– Повремени с пропуском, – отвечал хилиарх недовольно, – господин Суббота сомневается.

Леонард переменился в лице, повернулся к Субботе, заговорил с ним чрезвычайно серьезно:

– Дорогой Юрий Алексеевич, я вижу, вы не сознаете, с кем беседуете. Имею великую честь представить вам: наш хилиарх, проконсул, трибун и бессменный вождь, господин Томас Вольфович Гениус-Лоцман… И к тому же, хоть об этом и не принято говорить, князь.

– Мира сего? – угрюмо сострил Суббота.

Шутка эта почему-то не показалась смешной ни Леонарду, ни самому князю. Они переглянулись, князь скислился:

– Мира сего? Ну нет, пожалуй, не так широко. Хотя… – он немного задумался, посмотрел на Леонарда, – что считать миром. Применительно к нашей корпорации – это, полагаю, вполне справедливо. Впрочем, зачем это теперь? Господин Суббота все равно не хочет сотрудничать.

– Этого просто не может быть, – не поверил Леонард. – Нет такого человека, который бы вам отказал… К тому же ведь мы не бесплатно. Мы денежку готовы дать, хорошую денежку.

– Юрий Алексеевич уже в курсе насчет денежки, – сухо заметил князь. – Но его ничем не проймешь.

Леонард растерялся окончательно, даже щеки его могучие онемели. Он с ужасом уставился на Субботу:

– Вы это на самом деле? Вы отказываетесь?

– Я не отказываюсь, – сказал Суббота неприятным голосом. – Но я хотел бы знать, чем я рискую…

Кончилась метель, застыла, встала… Повисела немного в воздухе да и пала на землю сугробами – белыми, неровными, лысоватыми – прямо посреди Мариновки. Мариновка же, целые сутки туманная, прояснилась наконец, вспомнила о своей главной миссии – погранично-пропускного пункта. Теперь она близоруко глядела вдаль, в пустоту, а кто подъезжал, встречала страшноватым кокетством вокзальной проститутки – под свеженаложенным асфальтом чудились язвы и раны войны.

Сам пропускной пункт, побитый гаубицами и минометами, изрытый прямыми попаданиями, хранил застывшую улыбку на помятой жестяной морде. Перед шлагбаумом и сразу же за ним дежурили пятнистые ополченцы без погон, зато с автоматами в руках, мрачно глядели на подъезжавшие машины. К служивым лицам пристала хмурая скука – как парша припаялась, крепко, не отдерешь. Изредка только дергались они страшноватым весельем, а спроси, чему радуются, сами бы не ответили: смерть блуждала вокруг… Блуждала, косила, скалилась, но не тронула ржавым когтем – пока не тронула. Оттого и играла в солдатах дурная радость, ликовал организм каждой клеткой – как, бывает, в морге резвятся игривые прозекторы: умри ты сегодня, а я никогда.

Имелись, впрочем, тут и такие, кто не радовался и не злобился, а сухо и деловито, как положено военному человеку, нес нелегкую службу. Пусть на плечах их не было сейчас звездоватых погон, но все помнили присягу, каждый знал свое место и понимал, где кончается вольница и начинается товарищ майор.

Допущен к тайному знанию был и контрактник Василий Кураев, сидя сейчас в дежурном терминале. Железным задом воткнулся он в стул, пухлыми от холода красными пальцами тыкал в планшет, зубрил по электронному учебнику В. С. Калашника украинские слова:

– Це дiло… це не дiло… Найкращий…

На стене гремело радио, мешало сосредоточиться. Песня, главное, была какая-то дебильная: вроде и армейская, и бодрым басом пелось, как положено, но слова лезли дикие, как бы в насмешку…

Взять бы сейчас это радио да мордой об стол, размечтался Кураев. Но нельзя мордой – товарищ майор слушает, Терпилин Игорь Иванович. Нравится ему, видно, иначе бы давно сам взял да об стол долбанул. А он – ничего, сидит, салатик уминает, доволен. Придется терпеть – хоть они и без погон тут все, но субординации никто не отменял. Даже строже теперь, чем в партикулярные времена, – все ж таки воюем.