Ренегат - Павел Корнев

— Сеньор… — пролепетал он и сразу поправился: — Магистр! С вами хочет поговорить человек бургграфа.

Дело точно касалось разбойников, поэтому я с обреченным вздохом натянул сапоги и уточнил:

— Надеюсь, в ратушу идти не придется?

— Что вы! Что вы! Вас ждут в свободной комнате.

Я задумчиво глянул на подсумок с тетрадью чернокнижника и пистолями, которые так и не сподобился убрать в деревянный футляр, и после недолгих колебаний снял его со спинки кровати.

— Хорхе, можешь пока поужинать. Если появится кто-то… кого я жду, дай знать.

— Сделаю, магистр.

Кован остался запереть дверь, а я отправился вслед за хозяином постоялого двора, и, надо сказать, выбранная для беседы комната не понравилась с первого взгляда. Точнее, не понравились сделанные моим визави приготовления. Стол был сдвинут в центр помещения, и мало того что человек бургграфа сидел за ним спиной к окну, он еще поставил себе за правое плечо принесенный из общего зала канделябр. Лицо незнакомца терялось в полумраке, мое же, напротив, оказалось прекрасно освещено.

Отличная позиция, только никак не для беседы. Тут дело, скорее, пахнет допросом. Уж мне ли не знать…

— Сеньор Филипп вон Черен? — уточнил человек, и не подумав представиться.

Голос оказался молодым, да и я понемногу привык к освещению, разглядел, что допрос затеял мой сверстник, весь из себя франтоватый. Скроенный по последней столичной моде камзол, дорогой шейный платок, щегольски выбритые виски, жидкие усики над верхней губой. И не скажешь, что провинциал.

Я без спроса уселся на придвинутый к столу табурет, закинул ногу на ногу и поинтересовался:

— С кем имею честь?

— Вильгельм вон Ларсгоф, — соизволил представиться молодой человек, не упомянув ни должности, ни рода деятельности.

Невелика сошка или желает произвести такое впечатление?

— Магистр Филипп Олеандр вон Черен, к вашим услугам, — в свою очередь, объявил я, не став нарушать этикет. — Чем могу быть полезен?

— Ваши документы, будьте так любезны.

— А что случилось?

— Возникли вопросы по утреннему… инциденту.

Я кивнул и положил на стол подорожную и бумаги о получении степени лиценциата на факультете свободных искусств Браненбургского университета.

Вильгельм принялся изучать документы, я продолжил изучать его самого. Говорил мой оппонент на северо-имперском с выговором, характерным для уроженцев внутренних земель империи, но при этом в его голосе нет-нет да и проскакивали столичные нотки. Опять же «инцидент». И дорогой камзол с модной стрижкой…

— Ваш слуга — сарцианин? — спросил вдруг Вильгельм, остро глянув на меня.

— Он принял истинную веру. Вот свидетельство.

Молодой человек с кислой миной принял потертый листок и сразу отложил его в сторону, не став даже смотреть. Сарциан в империи лишь терпели, не более того. Принявшие истинную веру дети ветра селились в городах и промышляли разными сомнительными с точки зрения обывателей делами, а их погрязшим в язычестве родичам воспрещалось вести оседлую жизнь, и они колесили по княжествам и графствам, составляя конкуренцию бродячим циркам, да еще попрошайничали и воровали все, что плохо лежит. В землях догматиков соплеменников Хорхе считали людьми второго сорта, а южнее Длинного моря лучшее, что их ждало, — это петля.

Увы, больше других пострадавший от солнцепоклонников народ слишком закоснел в своих языческих традициях и потому оказался не готов принять свет истины. Мне было их искренне жаль… пока я не вспоминал о кошеле, срезанном однажды с пояса наглой шумной детворой.

Вон Ларсгоф отложил мои документы на край стола, взял протокол показаний и принялся читать вслух:

— «В первый день десятого месяца года семьсот семьдесят четвертого от Воссияния пророка на почтовой станции в селении…»

Голос у Вильгельма оказался чистый и сильный, он открывал ему дорогу в любой церковный хор, и от этой мысли я расплылся в невольной улыбке, благо загодя прикрыл рот ладонью, имитируя зевок. Веко молодого человека дернулось; к столь явной демонстрации пренебрежения со стороны собеседника он готов не был и потому сначала сбился, а потом непозволительно зачастил.

— Право слово, сеньор, — не отказал я себе в удовольствии плеснуть масла в огонь, — я прекрасно помню свои слова.

— Имейте терпение! — потребовал Вильгельм и ткнул аккуратно подстриженным ногтем в нужную строчку. — Вот! Здесь написано: «Выстрелил из пистоля»!

— Так и было, — подтвердил я. — Что вас смущает?

— Ученому сословию дозволено владеть короткими и длинными клинками, а во время путешествий — и арбалетами, но никак не огнестрельным оружием!

— У меня есть патент.

— Вы забыли об этом упомянуть!

— Никто и не спрашивал.

— Позвольте…

Я протянул патент, подумав, что мне и самому не мешает посмотреть, если так можно выразиться, верительные грамоты собеседника.

После внимательного изучения документа Вильгельм попытался выпытать, каким образом простой лиценциат сумел выправить себе патент на огнестрельное оружие, но я лишь разводил руками и ссылался на имперское законодательство. А под конец и вовсе спросил:

— Сеньор, вы меня в чем-то подозреваете?

— Вовсе нет, — пробурчал вон Ларсгоф и вновь обратился к протоколу. — После схватки с разбойниками вы побежали в лес. Зачем?

— Показалось, там был кто-то еще.

— И вы решились его преследовать? Один?!

Я развел руками:

— Ну вы же знаете — горячка боя. Едва ли я осознавал, насколько все это опасно.

— Вы нагнали его?

— Нет.

— Но ваши спутники слышали выстрел, — попытался загнать меня в угол вон Ларсгоф. — И вы вернулись с чужим плащом!

— Промахнулся. Не хватает практики, знаете ли. А плащ лиходей бросил, убегая.

— И это все?

— А что еще? — невинно поинтересовался я.

Вильгельм насупился, но быстро унял раздражение и сменил тему:

— Вы не заметили ничего необычного?

— Будьте любезны уточнить вопрос, — беспечно улыбнулся я, внутренне так и подобравшись.

— Сбежавший разбойник не использовал магию? — в лоб спросил потерявший терпение вон Ларсгоф.

Я мысленно покрыл болтливого южанина самой отборной бранью. Ну чего ему стоило держать язык за зубами? Но виду не подал и лишь развел руками:

— Колдовство? Откуда мне знать? Я обучался на факультете свободных, а не тайных искусств!

— Сеньор вон Черен! — отчеканил Вильгельм, позабыв о надлежащем обращении. — Вы не вполне откровенны со мной!