У вечности глаза жестокие - Розалинда Шторм

— Долго.

Петр распечатал новую бутылку, Александр без сопротивления опустошил свою вновь наполненную стопку.

— Знаете, как я ее уважаю?

Наставники заинтересованно слушали.

— Сильно. Очень!

— А что Рада? — спросил Горислав, подливая.

— А что Рада? — откашлявшись, удивился Александр. — Молодая, горячая, доступная. Я ей ничего не обещал.

— Обеих, значит, матросил? — протянул Фамильный. — Хотя, — вздохнул он. — Не мне тебя судить.

— Да ну тебя, — отмахнулся Вольный. — Никого я не обманывал, обе прекрасно знали, какой я, обе были согласны. А тут вдруг раскудахтались как курицы.

Петр достал сигары.

— Будете?

— А давай, — Вольный вытащил одну и, прочитав название модной марки, зацокал языком. — Недурственно.

— Ерунды не держим, — вальяжно ответил Петр. — А насчет ссоры — ничего страшного, — продолжил он. — Справитесь.

— Мы же справились, да, напарник? — кивнул он Гориславу.

Тот похабно заулыбался.

— Постараемся, — бросил Александр. — Сами — то как до жизни такой дошли?

— Как, как? Так же. Там-бара-бам, и готовы.

— Расскажите, — не унимался Вольный.

— Ладно, уж, слушай, студент, — манерно вздохнул наставник.

Он вынул длинную спичку, шаркнул о коробок и прикурил. Облачко ароматного дыма поплыло к потолку.

— Знаменательный день моего рождения пришелся на далекий, тысяча девятьсот пятый. Только что окончилась русско-японская война, не принесшая ничего хорошего. Лишь огромные человеческие жертвы, потери территорий, денег и флота. Впрочем, подобные убытки не помешало моему отцу заниматься прибыльным делом, скорее наоборот.

Князев зло усмехнулся.

— Во все времена и при любой власти были неугодные. А у этих неугодных большие семьи и деньги. Моего отца не интересовали сыновья или капиталы, но он был очень рад заполучить дочерей, да и жен, в общем-то, тоже.

— Может, не стоит рассказывать, — начиная догадываться, куда клонит наставник, перебил Вольный.

— Почему? Меня это уже не трогает, — пожал плечами Петр. — В общем, о чем это я. Ах да. Элитные бордели были всегда. Подпольные, секретные, но были. Вы даже не догадываетесь, кто ходил у нас в постоянных клиентах! Хотя теперь-то это и неважно.

Александр сам наполнил себе рюмку и, выдохнув, выпил.

— Прежде чем выводить «новенькую» к клиентам, необходимо было ее хорошенько «обучить», — продолжал Князев. — Для удобства учили вдвоем, иногда и втроем. Двое держали, третий — вдалбливал знания. Так вот мне «повезло», я был учителем. Нужно же было перенимать отцовский опыт.

Павел с вызовом посмотрел в глаза Вольному.

— Знаешь, приятная была работенка, мне по первости даже нравилось, — он вызывающе усмехнулся. — Презираешь?

— Не имею права, — не отрывая взгляда, ответил Александр.

— Твоя правда, — Князев снова затянулся. — В тот день привезли новенькую, совсем еще молоденькую девочку. Красивую, беленькую, тоненькую, но испуганную и ужасно зажатую. Все так, как я любил. Даже вечера ждать не стал, взял Горика и пошел в камеру, новеньких всегда туда помещали, Так сказать для лучшего воспитательного эффекта. Помнишь, Горя?

Горислав вместо ответа опрокинул в себя рюмку и отвернулся.

— Горик вместе со мной рос, — пьяно икнул рассказчик. — Не помню, кто уж его матерью была, вроде кто-то из шлюх.

Фамильный дернулся, но промолчал.

— Отсюда и фамилия такая — Фа-миль-ный, сам себе придумал, выродкам фамилию не положено было тогда иметь.

— Петрушка, заткнись, — рыкнул Горислав. — Не нужно!

— Ладно, прости, брат. Ни о тебе, ни о твоей матери, спаси Господи ее душу, больше ни-ни, — закивал Князев. — Так вот, разложили мы эту девчонку, а она девственница — кровищи море. Дальше сам понимаешь.

— Марьяна?

— Она.

— Как же вы живете после подобного? — глухо спросил Александр.

— Так и живем? — усмехнулся Петр.

— И стараемся смягчить вину, — едва слышно добавил Горислав. — Вот уж сколько десятилетий. Сгладить, удалить из памяти, но… — он нервно махнул рукой. — Будешь еще?

— А наливай, — Вольный пододвинул рюмку.

Выпили. Подождав, пока наставники закусят, он решительно спросил:

— Зачем рассказали? Я бы удовлетворился и безобидной байкой. Зачем было ворошить прошлое?

— Знаешь, Саша, — Петр вновь со вкусом затянулся. — Потому что ты, возможно, поймешь. Сделаешь правильные выводы, и вам троим, может быть, будет чуточку легче.

Александр молчал.

— Не вини никого: ни себя, ни тем более девочек. Воспринимай силу как подарок, как приз. Вам дали возможность прожить длинную, насыщенную приключениями жизнь. Подумайте, кто из ваших знакомых проживет полтора столетия, оставаясь при этом молодым и здоровым? У кого есть хоть один близкий человек, готовый броситься за ним в огонь и в воду? А у тебя двое! Пусть не сразу, но вы поймете.

— Слишком дорогой приз, который я не просил, — пробормотал Вольный.

— Знаю, тяжело отбросить предрассудки, дав себе, нет, не любить обеих. Этого от тебя никто не требует. Только принять.

— Сам-то веришь?

— Знаешь, а кроме веры у меня больше ничего и нет. И еще, — практически трезво улыбнулся Князев. — Даже таким старым хрычам, как мы, иногда хочется поговорить по душам. Лет так через пятьдесят ты меня поймешь.

Последний раз, затянувшись, он бросил сигару в пепельницу и потянулся за новой бутылкой.

Вернулся к себе Александр уже под утро. С трудом найдя нужную дверь, приоткрыл её и, стараясь не шуметь, просочился внутрь. Едва скинул обувь, резко включился свет в прихожей.

— Явился, мачо?! — язвительно поинтересовалась Дарья.

— Ага, — пробурчал он, прикрывая глаза от солнечных лучей, проникающих через открытое окно. — Только не кричи, пожалуйста.

— Я даже не начинала. Так, узнать хотела, где был, что пил?

Вольный схватился за голову.

— Не спрашивай. Лучше принеси воды попить.

— Держи уж, мученик, — будто волшебница, невеста вытащила из-за спины упаковку аспирина, активированный уголь и насмешливо добавила. — Черненьких, штук по восемь глотайте.

Нашлась на тумбочке и заранее припасенная бутылка с водой. Пытаясь не делать лишних движений, Александр глотал таблетки. Уголь проваливался особенно плохо, одним видом вызывая тошноту.

— Спать? — расправившись с порцией гадости, с надеждой в голосе спросил он.