Возмездие - Фридрих Незнанский

— Просто Остапы Бендеры клонированные! — вскричал Грязнов. — Кого мы плодим?

— Они, Слава, сами плодятся. Как гидра дикого капитализма, — невесело усмехнулся Турецкий. — И что, все это законно? Он, как действующий депутат, имел право быть этим...

— ПБОЮЛом? Не имел. Но купил патент еще до того, как стал депутатом. Летом тысяча девятьсот девяносто девятого года. Три года по-тихому делал деньги, заключая договора на управление то одной, то другой фирмой-однодневкой. В этом году на Министерство по налогам и сборам возложена обязанность перерегистрировать всех ПБОЮЛов. Так налоговики и вышли на Новгородского, просто по старым спискам. Но схема такова, что, если предприниматель не подавал документов на перерегистрацию добровольно, он механически исключался из соответствующего реестра. Новгородский никаких сведений не подавал. Он привлек к себе внимание именно этой махинацией с целой деревней. Но и это — дело прошлое, и инкриминировать ему что-либо было бы трудно. Все контракты заключались в рамках действующего законодательства.

— Понятно. То есть ничего не понятно, — вздохнул Турецкий.

— Понятно, что жук он был еще тот, убиенный Новгородский, — пробухтел Вячеслав Иванович. — То-то не люблю я народных избранников как класс.

— Но эта экономическая деятельность какое имеет отношение к преступлению? Где и у кого здесь умысел на убийство? У жителей деревни? У руководства ООО... как его там?

— «М.Н.Р», — подсказал Безухов.

— Вот именно. Им, как я понимаю, тоже невыгодно терять руководителя, который освобождает их от уплаты налогов? — вслух размышлял Турецкий.

— Я тоже так думаю, — откликнулся Безухов и виновато вздохнул.

— Чего вздыхаешь? Поработал хорошо, молодец. Накопал много.

— Только толку мало, — буркнул Грязнов.

— А что его супруга? Каков ее социальный статус?

— Бывшая учительница. Английский язык. Преподавала в гуманитарном лицее. После замужества не работает.

— На ней какая-нибудь собственность числится?

— Только квартира на Таврической. И та вдвоем с мужем.

— А может, это вдовица мужа кокнула? А что? Наследство какое-никакое, — предположил Колобов.

— Чем же он ей мешал? Не работала, жила на его иждивении. Опять же у ребенка отец появился. И картины украдены. С чего это ты? Откуда такие мысли?

— Да понимаешь, Сан Борисыч, я разговаривал с ребятами из дежурной бригады. С теми, что первыми на труп выехали. И со своими потом... Все, кто видел ее в тот день, говорят одно: не выглядела эта дамочка убитым горем человеком. Дежурный следак вообще заявил, что пропажа картин взволновала ее гораздо больше. Ну да, она глазки утирала платочком. Все как положено. Но когда увидела, что Малевича и Филонова сперли, тут же плакать перестала. Заорала как резаная, где, мол, мои картины? Не вяжется это с настоящим горем. Потому как если ты теряешь любимого человека, то тебе на картины плевать, будь то хоть Рафаэль с Микеланджело.

— Это, конечно, наблюдение интересное. Но нельзя же на одном только впечатлении строить версию. Даже если предположить, что она его за три года совместной жизни разлюбила, это еще не повод для убийства. Эта версия слабая, Василий.

— А все-таки я бы за ней наружку установил. Понаблюдал бы, чем дамочка занимается, — поддержал подчиненного Грязнов.

— Что ж, установи.

— Хотелось бы побыстрее свет в конце тоннеля увидеть. Да только такие праздники судьба нам редко подкидывает, — вздохнул Вячеслав.

— Ладно, быстро только котята родятся. Вот побеседуем с господином Зыковым, глядишь, что-нибудь и забрезжит...

— Это если он еще предстанет пред твоими ясными очами, Санечка.

— Мама, завтра двадцать пятое сентября! — Митя Оленин вышел на кухню, где Марина листала исписанную аккуратным почерком тетрадь.

— Одна тысяча девятьсот девяносто восьмого

года, — не отрываясь от конспекта с лекцией, откликнулась Марина. — И что?

— Как — что? Завтра собрание родительское.

— О, мой бог, я совершенно забыла!

— Ничего себе! Как это? Ты что?

— Во сколько?

— В шесть вечера.

— У меня в четыре — лекция.

— Отмени.

— Не могу! Как я ее отменю, если билеты уже проданы? И мне уже аванс выдали. Может, я не пойду? Или бабушку отправим?

— Ну ты что?! Я же тебя предупреждал! Тебя несколько преподов хотели видеть.

— Откуда ты знаешь?

— Они сами список зачитывают, с кем из родителей хотят поговорить. По каждому предмету. Тебя хотят математик и физик. И химичка.

— А в чем дело?

— В том, что у меня проблемы по алгебре, и по физике, и по химии. И нужно поговорить с учителями. Ты что, хочешь, чтобы меня выгнали?

Митька аж покраснел от возмущения. Марина чувствовала себя виноватой. Привыкла в прежней школе на собрания не ходить, вот и забыла... Что делать? Попросить Наташку Глебову? Она этот материал знает, может, согласится заменить?

Марина бросилась к телефону. К счастью, приятельница и коллега оказалась дома.

— Наташка, выручай, горю синим пламенем! Завтра должна читать лекцию по европейскому изобразительному искусству восемнадцатого века... — Марина объяснила ситуацию.

— Но у меня же нет текста готового, Мариш! — попыталась отказаться Наташа.

— У меня есть! И текст и слайды. Все готово, только прочитай! И заработаешь, и меня выручишь. А то сын меня из дома выгонит, — шепотом добавила Оленина.

— Ладно, — рассмеялась Наталья. — А как ты мне все это передашь?

— Завтра, в Эрмитаже.

— Я завтра не работаю. У меня свободный день.

— Ну тогда давай встретимся где-нибудь. Или мне к тебе подъехать?

— Нет, это долго. У тебя туда-обратно часа два уйдет. Твои мужички за это время с голоду опухнут. Давай на Маяковской. И зайдем куда-нибудь кофе выпьем, поболтаем.

— Отлично! — обрадовалась Марина.

— Ну что? — Митька вырос на пороге кухни.

— К счастью, тетя Наташа согласилась меня заменить. Но нужно встретиться, отдать текст лекции. Придется мне на пару часов отлучиться. Так что ужинай сам.

— Не, я тебя подожду! — широко улыбался обрадованный Митька.