Институт неблагородных. Тёмные крылья - Инесса Иванова

— Если Соль или кто ещё узнает, вряд ли обрадуются.

— Я всё продумала, не бойся, — затараторила ундина. Её глаза неестественно блестели: — Напрямую подобное правилами не запрещено. Я просто попробую спеть на настоящей сцене. Вдруг, им понравится, и я буду принята в театр статисткой. Выступления по вечерам, я сама всё объясню Соль. Считай это практикой.

— Я и не знала, что ты так любишь петь, — протянула Ада, напрочь забыв о свидании. — Почему ты не говорила?

— Я боюсь разочаровать знакомых. Не хочу фальшивой похвалы, по дружбе. Пусть меня прослушают те, кому я безразлична.

Ада сдалась и кивнула. Такая воля к победе заслуживала уважения. Селена в её глазах превратилась из хрупкой и застенчивой девушки, готовой упасть в обморок от всякого двусмысленного слова, сказанного в её сторону, в железную деву, с порога нового мира бросившую вызов судьбе.

— А знаешь, как мы поступим? — сказала она, почувствовав желание ехать на прослушивание немедленно. — Мы сразу туда и отправимся.

— Нет, Ада. Можем не успеть в магазины, вдруг там много желающих, и ждать придётся долго? Ты же так хотела новое платье!

— Плевать на платье! Сначала дело, потом — шопинг. Да и зачем оно мне? Прельщать некого.

“Теперь точно”, — сразу всплыла мысль, но Ада отмахнулась от неё, как от назойливой мухи. Всё равно, у них с мажором не могло быть ничего общего. И жалеть ни стоит: ни его, ни себя!

‍​‌‌​​‌‌‌​​‌​‌‌​‌​​​‌​‌‌‌​‌‌​​​‌‌​​‌‌​‌​‌​​​‌​‌‌‍

Писем больше не было. Ада не удивлялась, лишь иногда испытывала лёгкое разочарование, когда другие девушки получали послания и, прижав их к груди, с раскрасневшимися лицами шли наверх, в свои комнаты, чтобы остаться наедине с белой бумагой и начертанным на ней обещанием счастья.

Девушка успела неплохо узнать сокурсниц: почти все они уже привыкли к новому положению воспитанниц института и предполагаемых невест. Первый бал заронил в их сердца опасения, что выберут не всех. Конечно, оказаться в роли племенной кобылки никому не хотелось, но Ада понимала, что каждая считает себя лучше остальных и надеется на взаимное настоящее чувство.

Старшекурсницы смотрели на “молодняк” с ухмылками, снисхождением и иногда с жалостью. Многие были помолвлены или дали обещание: правила Кломхольма допускали это при условии, что дата свадьбы будет назначена не раньше окончания третьего курса. В противном случае, заключившая брак, немедленно исключалась. Далида считала того, кто написал правила для воспитанниц и конкретно это положение, недалёким:

— Так они же всё равно войдут в стан к мужу. Какой смысл в дипломе?

— Наверное, интеллигентная жена ценится больше. Интересно, а развестись можно?

— Уйти из семьи? Сомневаюсь…

Ада ещё больше укрепилась в подозрении, что обратной дороги для ступившей на алтарный камень, нет. С другой стороны, одиночество пугало не меньше. Даже заняв приличное место в том же Кломхольме, после работы придётся возвращаться в пустую остывшую комнату и ложиться спать, обнимая подушку. В детстве Ада мечтала о большой, дружной семье, взаимной трепетной любви, такой огромной, чтоб как в стихе “любви — звездопада. Красивой-красивой! Большой-большой! А если я в жизни не встречу такой, тогда мне совсем никакой не надо”.

Ада и ждала, отказываясь от выгодных с точки зрения общества и подруг кавалеров, стоило тем проявить неуважение к девушке или втихаря, мимоходом ей изменить.

Но как принято в этом мире, она пока не разобралась. Если быть замужем означает стать вещью, то покорно благодарю.

— Ада, я сама не понимаю. Но меня тема замужества вообще не волнует, — сказала Селена, когда обе уселись в небольшой экипаж, и Ада решила отвлечь подругу от тревожных мыслей по поводу предстоящего прослушивания.

— Ещё одна!

— Ты про Далиду? Я даже и подумать не могла, что она выберет карьеру.

— Никто из вас пока ничего не выбрал. Встретите благородного, и всё позабудете.

— Жалко, что нельзя родить для себя. Я бы решилась.

— Почему нельзя? — машинально спросила Ада, глядя в окно на проплывающие вниз луга и холмы.

— Так мне сказали. Надо провести какой-то обряд. Дриады этим занимаются и… наша Соль, представляешь?

— То есть просто забеременеть нельзя? Какой прекрасный мир!

— Хватит, Ада! Вечно ты иронизируешь.

— Эй, Селена, выше нос! У тебя глаза сейчас как у выброшенной собачки, подбегающей к прохожим, чтобы те её приютили. Ты ведь не милостыню идёшь просить, а работу. Вот увидишь, они сразу тебя возьмут!

— А ты будешь в зале?

— Если надо, то да.

— Спасибо тебе! Это много для меня значит. Особенно за то, что ты, даже не слыша меня ни разу, уверенна в результате.

— Как говорят у меня на Родине, “земля слухами полнится”. Преподаватели вокала от тебя в восторге.

Селена замолчала и всю оставшуюся дорогу рассеянно смотрела в окно, руки ундины находились в постоянном движении, пальцы то сцеплялись в замок, то разглаживали несуществующие складки на голубой юбке.

Ада, чтобы не смущать подругу, прикрыла веки и попыталась представить себе платье, которое она могла бы купить, будь у неё достаточно денег и времени.

В столице она почти не бывала, если не считать бала в Городской ратуше на севере Илиодора, но о городской моде наслышана. Женщины носили длинные платья без пышных юбок и корсетов, некоторые предпочитали брюки, особенно незамужние юные девы или молодящиеся карьеристки. Ада сгорала от нетерпения примерить всё, что могли ей предложить местные магазины, а после, определившись с фасоном, копить деньги на очередной праздник.

Но сначала нужно помочь Селене. Подруга тайком, когда думала, что Ада не смотрит, бросала на неё обеспокоенные взгляды, в которых читалось:”Только, пожалуйста, не передумай!”

— Это здесь, вилы, — промолвил низкорослый гомункулус, открывая двери экипажа в переулок по соседству с площадью Искусств. — Только придётся немного пройтись.

— Пошли. Вперёд, за мечтой! — Ада за руку увлекла остолбеневшую ундину и вывела прямо на залитую солнцем и вымощенную крупным булыжником площадь. Сирена покраснела так сильно, что румянец на щеках вполне мог соперничать с фиолетовым отливом её волос.