Ассимиляция - Джефф Вандермеер

Он цитировал отчет Уитби на память, немного перефразировав его:

– «Неужели они фактически вынесли приговор без суда? Решили, что вести переговоры или заключить соглашение невозможно?»

– Это может быть близко к истине, или чему-то вроде истины, – ответила Кукушка.

Миновал полдень, небо обретало все более глубокий синий оттенок, по нему плыли длинные и узкие перистые облака. Болото продолжало жить своей жизнью, полное шуршания и звонких птичьих песен.

– Приговорены инопланетным трибуналом, – сказал Контроль.

– Непохоже. Зона безразлична.

– Он и об этом пишет. Вот. «Разве это не последнее свидетельство униженного состояния человечества? Что все эти деревья и птицы, лисы и кролики, волки и олени… достигли момента, когда они нас просто не замечают, словно мы трансформировались?» Еще одна полузабытая фраза, реальное становится реальным лишь наполовину. Но его отец никогда не придавал особого значения аутентичности, простота и ясность выражений значили для него куда как больше.

– Видишь вон там, за каналом, олениху? Она определенно нас видит.

– Просто видит или правда видит?

И тот и другой вариант привел бы в ужас его мать-шпионку – она никогда не ладила с дикой природой. Как и все остальные члены семьи. Он не припоминал, чтоб они когда-нибудь гуляли по лесу, лишь изредка удили на озере, а зимой сидели дома у каминов. Он не припоминал, чтобы хоть раз где-то заблудился.

– Если это второе, то мы все равно ничего не сможем поделать, так что будем считать, что первое.

– Или вот это, – сказал Контроль. – Вот здесь: «Или же мы вернулись вспять, в прошлое, и какие-то древние существа и силы пополняют наши ряды, чтобы мы не исчезли».

– Глупости, – сказала Кукушка, но на наживку все же клюнула. – Места природного обитания не отличаются от городов, населенных людьми. Старое существует рядом с новым. Захватнические виды интегрируются с природными или просто вытесняют их. Пейзаж, который ты видишь вокруг, ничем не отличается от старого собора, стоящего рядом с небоскребом. Ты ведь не веришь во всю эту чушь?

Он постарался ответить уклончиво, чтоб даже намеком не выдать, как начал уставать от этого Уитби, пусть даже и продолжал проповедовать его евангелие. Он старался пропускать те высказывания, которые, как ему казалось, могли привести к чему-то большему, решив, что ему прежде стоит поразмыслить над ними хорошенько, сопоставить с собственными представлениями.

– Просто пытаюсь отделить бессмысленное от полезного. Пытаюсь достичь хоть какого-то прогресса, пока мы тащимся к этому острову. – Он был не в силах замаскировать злобу, произнося слово «остров». Дедушка Джек отнесся бы к ситуации так же, он оставался бы непокорным и настойчивым, пусть даже Кукушке было бы все равно.

– Хоть одна экспедиция добралась до острова? – спросила она, и Контроль воспринял это как попытку уклониться от темы.

– Если и да, то в Южном пределе об этом ничего не известно, – ответил он. – Это не было первостепенной задачей. – Возможно потому, что им и без того хватало неразрешимых проблем.

– Но почему все сфокусировалось на маяке, топографической аномалии, а не на острове?

– Об этом тебе лучше было бы спросить прежнего директора. Или того же Лаури.

– Но я никогда не встречалась с Лаури, – сказала она, словно опровергая этими словами само его существование.

По правде сказать, имя Лаури, произнесенное здесь вслух, казалось Контролю каким-то нереальным. Однако Лаури категорически отказывался покидать его, не считал себя отвергнутым, то и дело всплывал где-то на самых границах периферического зрения подобно некой демонической черной точке. Проявлялся всякий раз, когда Контроль начинал сомневаться в осуществимости своей миссии, так глубоко угнездился в сознании, что извлечь его оттуда он был не в силах. И в голове звучали непонятные команды, сообщения, все эти импульсы, произнесенные императивным тоном, которым ему не принадлежали, словно их диктовал кто-то другой.

– Мы мыслим в терминах механизмов, а не животных. Враг не признает механизмов, не понимает их.

Ему очень нравилось слово «враг» – оно бодрило, фокусировало его внимание лучше, чем «Зона Икс». Ведь Зона Икс – это просто феномен, исследуемый человечеством, как погода, к примеру, а враг – это нечто конкретное, требующее решительных действий.

Услышав «механизмы, а не животные», она засмеялась.

– Нет уж, он определенно понимает и признает механизмы. И понимает их лучше, чем мы. – Она встала прямо перед ним, смотря в глаза, гневно и отчетливо произнося каждое слово. – Неужели ты еще не понял, что тот, кого ты называешь врагом, умеет манипулировать генами, создавать чудеса мимикрии и биологии? Знает, как управляться с молекулами и мембранами, заглядывает в самую глубину предмета, видит все насквозь, выходит на разведку, а затем отступает? Для него наш смартфон все равно что кремниевый наконечник от стрелы, что он действует на основе столь тонких и сложных сенсорных механизмов, что в сравнении с ними все инструменты, которыми мы располагаем, все способы изучения Вселенной свидетельствуют лишь о нашей примитивной природе. Возможно, он даже не считает, что у нас есть сознание или свободная воля – по крайней мере не в том смысле, в котором он это понимает.

– Если так, то зачем ему вообще обращать на нас внимание?

– Возможно, он старается обращать на нас как можно меньше внимания.

Нет ли у тебя в уголке глаза соринки, которую никак не вытащить?

– Так что же, мы сдаемся? Будем жить на острове, сделаем себе шляпы из листьев, питаться будем дарами моря…

Построим дом из ребер одного из левиафанов, которых он видит во сне. Будем плясать под собственную примитивную музыку, пить самогон, сваренный из ядовитых трав. Отвернемся от реального мира потому, что его больше не существует.

Она не обратила внимания на эти его слова.

– Кит может ранить другого кита с помощью своего сонара. Один кит может переговариваться с другим в океане на расстоянии шестидесяти миль. Кит так же умен, как и мы, просто наделен другой формой интеллекта, о которой мы пока представления не имеем. Потому что мы не отличаемся от своих грубых, примитивных инструментов. – Опять она за свое. – По крайней мере, ты – точно.

Последние эти слова она пробормотала себе под нос, так что, может быть, ему просто послышалось.

– Так ты симпатизируешь этому своему Нечто? – сказал он. – Оно тебе нравится, да? – Дешевая уловка, но он просто не сдержался.

– Нет, я ему не симпатизирую. Просто хорошо знаю экосистемы. А ты – нет.

Слишком часто за последние четыре дня у него возникало ощущение, будто он проходит мимо одной из диорам в музее естественной истории, который он так любил – интригующе, впечатляюще, но не вполне реально, во всяком случае для него. Даже если все эти эффекты проявились не до конца, он чувствовал себя зараженным, подвергнувшимся чужеродному вторжению, переделанным. Неужели ему суждено превратиться сначала в некое стонущее создание в тростниковых зарослях, а потом в пищу для червей?