Штык и вера - Алексей Волков

– Я еще готов принять ваше мнение о людях на свой счет, но вы-то, милейший доктор, с каких пор втайне мечтаете сеять вокруг смерть и подгребать к себе чужие сокровища? – Аргамаков не сдержал невольной улыбки.

– Простите, Александр Григорьевич, я не хотел вас обидеть, – сконфуженно пробормотал Барталов.

– Полно, Павел Петрович. Я не обижаюсь. Лишь указываю, что данный путь не для вас. Вы человек интеллигентный, всегда помогали людям, а по вечерам наверняка предавались либеральным мечтаниям о грядущем равенстве и всеобщем счастье. У вас желаний матроса не было и быть не могло. Другое дело, я. Как говорится, было у отца три сына. Двое умных, а третий – офицер. Мне на роду написано солдат тиранить да всевозможные проявления вольнодумства душить.

Капелька застарелой обиды все же прорвалась в последних словах полковника. Был он далеко не глуп и прекрасно знал, как отзываются о его сословии витающие в облаках возвышенных мечтаний господа. Или отзывались? С началом великой войны тон прессы сменился, и к офицерам стали относиться иначе, стали видеть в них своих защитников.

Что не мешало порою посматривать на них с определенным опасением, как на людей долга и присяги, которым по обязанности положено быть против всевозможных экспериментов над чутким государственным организмом.

– Не наговаривайте на себя ерунды, Александр Григорьевич! – в свою очередь возмутился Барталов. – Смею вас огорчить: не получится из вас никакого колдуна. Если я прав, то главное условие для этого – полнейшая внутренняя свобода. Если хотите, доминирование моего «хочу» над всем остальным. И уж потом, при наличии соответствующих способностей, возможны всяческие магические штучки.

– Вы хотите сказать, что желаний у меня нет?

– Почему же? Есть. Внутренней свободы нет. Или, иными словами, все ваши желания не играют доминирующей роли. Вы, так сказать, связаны по рукам и ногам понятиями долга. Выполнить его, а уж потом подумать о себе. Долг и свобода между собой несовместимы. У вас же семья, Александр Григорьевич. И что? Вместо того чтобы попытаться пробраться к ней, помочь, а то и спасти, вы собираете отряд и пытаетесь исправить случившееся. Выполнить тот долг, как вы его понимаете.

– Я, Павел Петрович, присягал, – как нечто само собой разумеющееся произнес Аргамаков. – Да и семья не только у меня. Вы ведь тоже женаты, а вместо этого идете с нами, ничего не зная о своих.

Барталов вздохнул и досадливо буркнул:

– А вы что, чужие? Кто вас по дороге лечить будет? Так и не дойдете никуда. Больные да израненные.

Аргамаков хотел что-то сказать, но слова показались ему выспренними, и вместо них он просто положил доктору руку на плечо. В этом прикосновении была безмолвная благодарность и признание общности их судьбы на все отведенное им время.

Доктор хотел сказать что-то еще, но в этот миг грохнул выстрел, и Аргамаков немедленно вскочил на ноги.

Повсюду зашевелились люди. Приподнимались, хватали оружие, пытались определить характер опасности. Рядом с Аргамаковым невесть откуда вырос Збруев, подтянутый, словно и не ложился, готовый на все.

– Так, Фомич, срочно выясни, в чем дело!

– Слушаюсь, господин полковник! – коротко отозвался прапорщик и мгновенно исчез в темноте.

– Господин полковник, тревога? – подскочил встревоженный Имшенецкий.

– Подождем. – Повторных выстрелов не было, и Аргамаков смог даже усмехнуться. – И как вы меня только находите? В такой тьме…

– Вы же командир, – пояснил Имшенецкий.

– А раз командир, то застегните верхнюю пуговицу, капитан, – не то приказал, не то посоветовал полковник и достал папиросу.

Имшенецкий торопливо провел рукой по воротнику гимнастерки, приводя себя в уставной вид.

Невозмутимость Аргамакова подействовала на него, и штабс-капитан подтянулся, стараясь показать, что он тоже спокоен, собран и деловит.

Аргамаков еще не успел выкурить папиросу до конца, как вернулся прапорщик.

– Случайный выстрел, господин полковник! Часовому померещилось, что кто-то идет, вот он и приложился из винтовки.

– Бывает. Люди встревожены, место здесь действительно нехорошее. Ничего, лучше перестараться, чем пропустить реальную опасность, – несмотря на внешнюю невозмутимость, Аргамаков сам боялся нападения и прокомментировал случившееся не столько для окружающих, сколько для себя. – Ладно, господа. Всем спать. Завтра будет трудный день.

Легких дней давно не бывало…

В дальнейший путь отряд смог выступить лишь после обеда. Пока в одной братской могиле похоронили жителей и отдельно – двоих погибших разведчиков, время приблизилось к полудню. Курковский не находил себе места, считал себя виноватым в гибели своих солдат, и Ган дружески утешал его, говорил, что войны без потерь не бывает и поручик вполне мог быть в их числе.

– Есть такая штука – судьба. К одним она милостива, к другим – не очень. И здесь ничего не поделаешь. Если бы вы задержались, то полегли бы все. А кого достали пули – это лотерея. Сделать вы все равно ничего не могли, поэтому лучше не переживайте понапрасну. Лучше подумайте, как отомстить вашему знакомому матросу, прервать его подвиги.

Сухо треснул залп. Возить с собой пленных никто не собирался, оставлять их в живых – тем более.

Как, впрочем, и хоронить.

Теперь отряд перемещался значительно быстрее. Пусть это звучит цинично, однако трагедия принесла определенную пользу. В своем торопливом бегстве бандиты побросали массу повозок и лошадей, и Аргамаков смог посадить всю пехоту на подводы.

Изменилось и направление движения. На кратком военном совете было единогласно решено, что банду матроса следует уничтожить во что бы то ни стало. Поэтому путь лег параллельно железной дороге.

Часа через три достигли следующей станции. Здесь картина была еще хуже. Бандиты не довольствовались грабежом и убийством. В непонятном остервенении они сожгли все дома, и лишь водокачка одиноко возвышалась над пепелищем.

И опять ни кошек, ни собак. Одни стаи отяжелевших воронов, рассматривающих станцию как свою законную добычу.

– Судя по трупам, здесь наш матрос отметился раньше, чем в городе, – видавшего виды доктора мутило, но он все же счел необходимым поделиться с Аргамаковым своими наблюдениями.

– Вы хотите сказать, что банда прошла в Кутехино этим путем?

– Очевидно. Хотя вполне может быть, что в первый раз город остался нетронутым. Взяли определенную дань и убрались восвояси на какое-то время. Пленные же говорили, что матрос выбирает себе постоянную вотчину. Кутехино ему по неизвестным причинам не подошло, вот он, так сказать, и позабавился.

Щека Аргамакова нервно дернулась, хотя полковник и старался держать себя в руках. Он был солдатом и никаких жестокостей над мирными жителями не признавал и не принимал.

– Боюсь, мы и дальше будем встречаться со следами подобных забав, – процедил полковник сквозь зубы. – Придется максимально ускорить марш, чтобы побыстрее догнать этого представителя флота.