Матерятся все?! Роль брани в истории мировой цивилизации - Владимир Жельвис

Обратите внимание: абсолютного запрета на соответствующую лексику здесь нет, её использование всего лишь территориально ограничивается.

Исследователи детского фольклора отмечают как прямые заимствования инвективной лексики взрослых, так и более или менее «самодеятельное» творчество. Примеры из статьи о детской бранной лексике филолога О. Ю. Трыковой:

Дразнилки:

Загадки с подвохом:

Молчанка (проигрывает тот, кто заговорит первым):

Считалка:

Частушка, явно заимствованная у взрослых. Алёша П. 14 лет:

Современного читателя может удивить, что сравнительно недавно деревенские жители специально учили детей матерной лексике. Специалисты объясняют это древней традицией, идущей от времён, когда мат ещё сохранял священный смысл. Помимо мата, для того, чтобы уберечь ребёнка от злых демонов, ему в колыбельных песнях желали смерти и присваивали «плохие имена» вроде Негодяй, Дурак, Косой, Рябой, Хворощ, Беда, Смерть, Могила или Некрас.

Примеры колыбельных:

От обидных прозвищ и кличек могли образовываться неприличные фамилии вроде Огрызок, Сиська, Харя, Гнида и другие: Дебилов, Пентюхов, Сукин, Дристунов, Пердунов, Жопецкий, Говнов. Ясно, что создатели этих фамилий не имели в виду обидеть их носителей, и все эти Дристуновы и Жопецкие до поры до времени относились к своим именам спокойно.

Кстати, некоторые, на современный взгляд, вполне приемлемые фамилии могли родиться из намёка: Булдаков, Балдин, Шишкин. Вот они дожили до наших дней и уж подавно никого не смущают.

Особую роль инвектива играет в подростковом возрасте, возрасте становления личности и серьёзных попыток самоутверждения. Инвектива, внешне полностью идентичная «взрослой», призвана вписать подростка в общество старших и одновременно – служить средством защиты от характерных для этого возраста страхов сексуального или иного толка. Именно поэтому в подростковой среде инвективное общение популярнее, нежели во многих взрослых подгруппах.

Обратил ли читатель внимание на то, что вот уже довольно давно надписи, исполняемые подростками на заборах и стенах зданий, полностью изменили своё содержание: непристойности сперва вытеснились названиями любимых музыкальных ансамблей или жанров, а также спортивных команд («Спартак – чемпион!»), а позже и вовсе орнаментами и почеркушками самой разной степени художественности. Можно связать это изменение с возросшей свободой половых отношений, в результате чего подростку уже не надо самоутверждаться за счёт того, что он, дескать, «всё уже знает», и ему приходится искать другие пути доказывать свою мужественность.

До сравнительно недавнего времени в России можно было с уверенностью говорить, что грубая инвектива – это чисто мужской способ общения. Разумеется, за женщиной оставалось право выражать в своих словах агрессивные чувства, но исключительно своими, «не-мужскими» средствами. Б. А. Успенский цитирует мнение, записанное в Полесье: «Бабы праклинают, мужики матерацца». Использование же женщинами непристойной брани ощущалось почти повсеместно как некая измена своему половому статусу: «Баба, а матерится, как мужик».

Откуда такая разница? Одно из возможных объяснений – связь между сквернословием и степенью доминантности личности. Главный признак доминантности – право приказывать, а значит, подавлять. Принято считать, что в обществе доминируют руководитель предприятия, армейский офицер, глава семьи, в ряде ситуаций – просто мужчина. Соответственно инвектива направлена, так сказать, «сверху вниз». Обратное движение принимается как открытый вызов, стремление вызвать конфликт. Сравним у Маяковского, где царский офицер жалуется на падение нравов в армии:

Обратите внимание: собственный мат офицер считает само собой разумеющимся, нормальным способом общения с денщиком, но вот такая же реакция со стороны простонародья – это неслыханное нарушение всех правил!

Что же касается женщин, то их стремление избегать слишком резкого инвективного словоупотребления имеет как минимум два объяснения. Первое из них – меньшая, по сравнению с мужчинами, возможность социального доминирования: как правило (разумеется, знающее исключения), в ситуации общения «женщина – мужчина» социально доминирует мужчина.

Правда, сегодня ситуация довольно быстро меняется. Как показали эксперименты американских исследователей, женщины, повысившие свой статус (например, феминистки, борющиеся за равноправие с мужчинами), вместе со статусом приобретают и соответствующий инвективный словарь, попросту говоря, «ругаются, как мужики».

Второе объяснение коренится в самом мужском характере древних табу и соответствующем их словесном выражении. Общеизвестно, что обращение к табуированным словам и понятиям (в современном обществе к инвективной лексике) особенно осуждается, если имеет место в присутствии женщин и детей («Мужчина, перестаньте выражаться, тут же женщины/дети!»), не говоря уже о почти повсеместном запрете на использование инвектив самим женщинам и детям.

Так вот, полезно по этому поводу вспомнить, что в первобытном обществе именно женщины и дети, как правило, исключались из обрядов ритуальной деятельности, прежде всего тех, что были связаны с генеративным (порождающим) циклом. Присутствие на таком чисто мужском ритуале грозило женщинам и детям немедленной смертью. Равным образом запрет распространялся и на соответствующий словарь.

Можно считать, что такой запрет был оправдан. Согласно взглядам некоторых исследователей, сквернословие изначально физиологически связано с мужским полом, и если к такой лексике постоянно прибегает женщина, у неё начинают преобладать мужские гормоны, она «маскулинизируется», даже внешне приобретает некоторые мужские черты, у неё грубеет голос и так далее.