Плисецкая. Стихия по имени Майя. Портрет на фоне эпохи - Инесса Николаевна Плескачевская

Я никогда не могла заставить себя полюбить Гирея, в лучшем случае удавалось сыграть оскорбленное самолюбие. Правда, потом, когда спектакль экранизировали, съемками я очень увлеклась и, пожалуй, после завершения работы над фильмом я стала танцевать Зарему лучше».

Знаете, почему Плисецкая не отказалась от роли, которая была ей сначала не интересна? Ведь потом она так и будет делать – отказываться. Нет, не потому, что была начинающей балериной и по этой причине не могла отказаться, а потому, что очень хотела поработать с Галиной Сергеевной! «Я всегда с охотой и радостью соглашалась танцевать в спектаклях, где она была занята, – в “Жизели”, в первом варианте “Каменного цветка”, в “Бахчисарайском фонтане”. Она – исключительный, неповторимый партнер. Сколько бы я ни встречалась с ней на сцене или в съемочном павильоне, я не переставала удивляться этому ее свойству. Иногда я импровизировала в спектакле, то есть делала не так, как было задумано раньше, не так, как было заучено, и она немедленно отвечала на мои неожиданные “реплики” тоже импровизацией. Она все принимала и воспринимала мгновенно, необычайно чутко. Порой, не скрою, я даже из озорства импровизировала, что-то меняла, а она отвечала тотчас, и поразительно точно и серьезно». О, эти ее импровизации! Плисецкая, кажется, по-настоящему любила только тех партнеров, которые могли на них откликаться.

Майя Михайловна вспоминала, как на съемках фильма-балета сцену убийства Марии пришлось снимать… пятнадцать раз! «От удара моей руки у Галины Сергеевны уже был синяк, ссадина, но она все терпела и продолжала съемки. И так же, как всегда, передо мной была живая Мария. И хотя это абсолютно противоречило моим актерским, исполнительским задачам, мне всегда – и на сцене, и во время съемок бесчисленных дублей – было невероятно жаль убивать эту Марию: так верилось в подлинность улановской героини».

Плисецкая танцевала Зарему в ярком и по тем временам потрясающе откровенном стиле – да-да, что за Плисецкая без эротического подтекста? Она пренебрегала понятиями о сдержанности и скрытом темпераменте, который, как это было принято до нее, должен был лишь угадываться, не становиться очевидным. Она обнажила чувства, желания, намерения своей героини, ее нетерпение, ее изголодавшуюся страсть. Она обнажила живот Заремы – балерины, танцевавшие до нее эту роль, такого себе не позволяли. Ее дикий танец перед Гиреем напоминал танец живота – в те времена это было почти бунтарством.

– Знаете, есть балерины драматические, есть лирические, есть лирико-драматические, есть инженю, вот Катя Максимова ближе к этому была. А Плисецкая – балерина драматическая, – говорит Борис Акимов. – Поэтому особенно сильные роли ее – роли страстных женщин: сильных, с очень сильными внутренними эмоциями, состоянием нутра очень крепкого, сильного. Начинала она с Заремы. У Захарова (Ростислав Захаров – постановщик балета «Бахчисарайский фонтан». – И. П.) танцевальные куски и вариации, монологи были построены на прыжках. И это было попадание точно в Майю Михайловну. А рядом была уникальная лирическая балерина Уланова – Мария, и на контрасте мы поражаемся этим двум балеринам. Эти две разности – плюс и минус.

– Мне сложно представить Плисецкую в роли Марии.

– Конечно! Поэтому она не брала. И Жизель она не брала. Единственное, что она взяла, – Джульетту Лавровского. И у нее своя Джульетта была. У нее Джульетта была сильная. Не та лирическая, у которой любовь такая юная, нежная. Она была очень сильная Джульетта, своеобразная. Она все делала, как могла делать только Плисецкая. Любую роль, какую она ни брала, это роль только Плисецкой. Она все чувствовала по-своему. И она все воспроизводила, исходя из внутреннего ощущения. Она придумывала внутри свою героиню, я бы так сказал.

– Осложняло ли это ее работу, например с хореографом? Потому что хореограф ведь ставит одно, а у нее очень яркая индивидуальность.

– Я думаю, что хореографы, которые ее брали, все были счастливы и рады, потому что то, что она предлагала, – это всегда было попадание. У нее было природное чутье на своих героинь. Она их воспроизводила так, как она их чувствовала. А чувствовала она по-особому, как могла только Плисецкая. Поэтому она и Плисецкая, понимаете? Поэтому нам интересно было на нее ходить и смотреть.

– Даже самим балетным?

– Да!

Плисецкая признавалась: Джульетта ей была интересна с детства. Конечно, это понятно: она интересна всем девочкам-подросткам: великая любовь, короткое счастье и умереть в один день… Но первой Джульетту станцевала Уланова, и эта роль оказалась, пожалуй, ее самой звездной: нежная, трепетная, трогательная. Важно – очень! – что роль Джульетты Леонид Лавровский ставил именно на Уланову, учитывая ее индивидуальность и технические возможности. Спектакль, поставленный в 1940 году в Ленинградском театре оперы и балета имени Кирова, имел успех столь ошеломительный, что в 1946 году его перенесли в Большой театр, а сама Уланова переехала в Москву.

Танцевать Джульетту после Улановой, которая была эталоном (многие считали, что превзойти ее нельзя), было задачей крайне непростой: сравнения неизбежны. А что, если сделать Джульетту другой? Плисецкая решила: Джульетта – итальянка, не англичанка, как написавший ее автор: «Внутреннее состояние у меня было свое, движения те же. А движения никто не разрешит менять, это исключено. У меня к себе осталась одна претензия: я недостаточно иначе сделала. Еще больше надо было. Единственное, что может меня оправдать: это если бы я много сделала по-своему, мне бы не дали. Лавровский и так сопротивлялся. Он сказал: “Ты делаешь все не как я поставил”. Поэтому что-то я сделала, как я чувствовала, а что-то я подчинилась ему».

– Почему Плисецкая сделала совершенно другую Джульетту, если сравнивать с Улановой? – спрашиваю Валерия Лагунова.

– Она не могла повторить Уланову, потому что она по индивидуальности другая. Характеры, индивидуальности разные. Она делала свое – яркую, очень стильную, по Ренессансу, – то, что у Улановой вообще не было внешне. И очень страстную в порыве. Совсем другая была роль, и здорово. Здорово. Я все ее спектакли смотрел.

Борис Мессерер подтверждает: Плисецкая всегда все хотела делать по-своему:

– Джульетта – всегда был традиционный образ Улановой. Уже застолбился в нашем сознании – такой романтический, легкий, воздушный, неземной. А Майя вносила в трактовку образа Джульетты жизнеутверждающую ноту, Джульетту, всю созданную из плоти и человеческих чувств. Помню, какое сопротивление она вызывала у людей, привыкших к образу Улановой Галины Сергеевны, который был замечательным, но она предложила свою трактовку.

– А ведь если вы почитаете Шекспира, – говорит Сергей Радченко, – Джульетта была веселая и очень живая. Совершенно другой образ был, чем у Галины Сергеевны. Мне, честно говоря, понравилось. Это была итальянка, понимаете. Итальянка – быстрая, влюбчивая, сексуальная. В нее нельзя было не влюбиться.

Плисецкая не просто мечтала об этой роли с детства. Этот образ она создавала долго – почти