Печать султана - Дженни Уайт

Камилю очень хочется взять ее за руку и по секрету рассказать о безутешном горе своего отца, о его привязанности сначала к работе, потом к семье и, наконец, к самой жизни. Сибил посоветовала бы ему, как помочь отцу. Смерть жены выбила его из колеи и еще при жизни погрузила в некое небытие. После того как ее тело отнесли в мечеть, вымыли, обернули в белую ткань и предали земле под молитвенное песнопение, Алп-паша никогда больше не переступал порог мечети и не посещал дом, где она жила. Он пристрастился к курению опиума в затемненной комнате и в конце концов даже перестал притворяться, что правит городом.

Когда великий визирь с неохотой принял от него бразды правления, Алп-паша поселился в доме своей дочери Фариды. Он отказывается посещать Камиля на вилле, принадлежащей его жене, и предпочитает жить не в реальном, а иллюзорном опиумном мире. Отец признавался Камилю, что только с трубкой в руках он может ощущать аромат роз в саду и чувствовать, как легкий ветерок шевелит его волосы. Камиль обеспокоен. Ему кажется, что он недостаточно хороший сын и не сделал для отца все, что мог бы, оставив основную тяжесть забот своей сестре, Фариде. Он размышляет о том, как начать разговор с Сибил о столь деликатном личном деле, уместно ли такое в принципе. И упускает удобный момент.

— Честно говоря, я никогда не думала об этом. Полагаю, что благополучие отца делает и меня счастливой, — наконец отвечает Сибил. Однако в ее голосе нет уверенности. — Но у меня есть и другие интересы, — продолжает девушка.

Она рассказывает Камилю о своих занятиях турецким с репетитором, который приходит два раза в неделю.

— Я просто выхожу из себя, когда кто-то произносит длинную речь, а терджуман, толмач, переводит ее двумя-тремя предложениями. Так что решила учить язык.

Сибил признается Камилю, что иногда тайком покидает посольство, прячась под просторным плащом — фераджем и темной чадрой. Гуляет по городу без эскорта слуг, охранников и переводчиков, пытаясь говорить по-турецки с простыми людьми.

— Все приставленные ко мне лица скорее всего тайные агенты! Кто же будет говорить правду в их присутствии?

Она оживилась и стала делиться с Камилем своими знаниями о религии. Они обсуждают ислам — не книжный, а такой, по которому можно строить жизнь. Он находит, что Сибил достаточно хорошо разбирается в подводных течениях современной политики. Да и немудрено: ведь она постоянно знакомится в посольстве с различными политическими деятелями.

Сибил предлагает поговорить по-турецки, и весь остаток вечера они смеются над неточностями ее произношения и забавными ошибками. Тем не менее Камиль считает, что девушка поразительно хорошо владеет языком. Она говорит не на утонченном рафинированном языке придворных или бюрократов, изучавших все тонкости византийского этикета, но на вполне приемлемом разговорном диалекте и в основном понимает то, что слышит. Он искренне хвалит ее, впервые за все время ему не хочется, чтобы прием подходил к концу. На выходе Камиля хватает за руку Берни, хлопает его по плечу, подмигивает и предлагает как-нибудь сыграть в бильярд.

Поднимаясь на лошади вверх по крутым тропам, Камиль размышляет о странностях взаимоотношений между людьми и о том, как совершенно незнакомые люди вдруг проникаются симпатией друг к другу. Сможет ли он подружиться с Берни? Но дружба закаляется годами и проверяется поступками. Вот с Мишелем они настоящие друзья. Исходя из собственного опыта судья знает, что союз между двумя людьми, этот мост от человека к человеку, дает трещину под давлением личных амбиций или загнивает на корню, когда ты понимаешь, как несовершенен твой товарищ. Повышение по службе или переезд в другую провинцию может обрушить всю конструкцию.

Уже вблизи своего дома он понимает, что ему так и не представилась возможность расспросить Сибил о Мэри Диксон.

Камиль в третий раз приходит в посольство Великобритании, но все еще не может привыкнуть к картине, висящей на стене в приемной. Он решил более не беспокоить посла дальнейшими вопросами — в любом случае на них отвечает Сибил. Судья хочет расспросить ее о времяпрепровождении женщин. Дверь открывается, он встает, ожидая появления слуги, который проведет его во внутреннюю часть посольства, напоминающую грот.

Камиля встречает сама Сибил в платье, расшитом синими цветами. Ее шея, выступающая из-под кружевного воротника, так же округла и стройна, как у женщины на картине за его спиной.

— Здравствуйте, Камиль-паша. Рада вновь видеть вас.

— Мы провели вместе замечательный вечер, Сибил-ханум. Большое вам спасибо. — Камиль пытается не смотреть ей в глаза, но не справляется со своей задачей. — Мне очень приятно, что вы согласились опять встретиться со мной.

Сибил опускает ресницы, однако Камиль по-прежнему чувствует на себе ее взгляд. Она показывает рукой на удобное кресло возле камина:

— Садитесь, пожалуйста.

Камиль несколько смущен тем, что им придется общаться в этой совершенно неподходящей для такого рода беседы комнате.

Он-то сел спиной к картине, а вот Сибил в кресле напротив будет смотреть на нее во время разговора.

Сейчас она, похоже, не обращает на изображение никакого внимания. Улыбается, весело смотрит на него. Ее щеки порозовели.

— Можно предложить вам чаю?

— Да, это было бы весьма кстати. Спасибо.

Они избегают смотреть друг другу в глаза. Сибил встает и звонит в колокольчик, подвешенный на веревочке за диваном. Из кружевного воротника видна полоска белой и гладкой шеи. Верхняя ее часть прикрыта пышными каштановыми волосами. Бедра рельефно выделяются под платьем. Камиль опускает взгляд и заставляет себя думать о Мэри Диксон, мертвой, превратившейся в ничто. Ведь ради нее он и пришел сюда.

Сибил вновь садится в кресло.

— Что привело вас ко мне, Камиль-паша? Полагаю, какое-то срочное дело.

— Я хотел поговорить с вами о расследовании причин смерти Мэри Диксон. Возможно, вам известно что-то, чего я не знаю.

Польщенная, Сибил слегка подается вперед:

— Я готова помочь вам.

Камиля радует ее желание сотрудничать и отсутствие в ней ложной скромности. Служанка вкатывает тележку с чаем и имбирным печеньем. Разливает напиток и уходит.

Вскоре становится ясно, что Сибил нечего добавить к уже сказанному раньше относительно Мэри Диксон. Девушка прожила в Стамбуле немногим более года. Устроил ее на работу совет попечителей Роберт-колледжа по рекомендации уважаемого священнослужителя. Она приехала в Париж, где ее проинструктировал и вручил нужные документы сотрудник османского посольства. Через неделю дилижансом отправилась в Венецию, а оттуда на пароходе добралась до Стамбула. Мэри жаловалась Сибил на то, что ей в течение четырех дней пришлось делить каюту еще с тремя женщинами. На пристани девушку ждал закрытый экипаж, который доставил ее прямо в женские покои дворца Долмабахче.