Соломенные люди - Майкл Маршалл Смит

Я отскочил назад, выронив кассету и едва не растянувшись во весь рост на полу. Схватив кассету с пола, я сунул ее в карман, почти бессознательно, чувствуя себя застигнутым врасплох, виноватым и крайне уязвимым. Шаги послышались на верхних ступенях лестницы, на секунду смолкли, а затем начали приближаться к двери кабинета. И того, кому они принадлежали, мне совершенно не хотелось видеть.

Конечно, это вовсе не был мой отец. Просто похожий голос, раздавшийся из ниоткуда в пустом доме. На лестничной площадке появился Гарольд Дэвидс, выглядевший постаревшим, взволнованным и раздраженным.

— Господи, — сказал он. — Вы меня до смерти перепугали.

Я судорожно выдохнул.

— Кому вы говорите…

Дэвидс перевел взгляд на мои руки, и я понял, что до сих пор держу нож. Сложив лезвие, я начал было убирать его в карман, но сообразил, что там лежит видеокассета.

— Что вы здесь делаете? — спросил я, стараясь говорить вежливо.

— Я получил сегодня ваше сообщение, — сказал он, снова медленно поднимая глаза. — Позвонил в отель, но вас там не было, так что я подумал, не здесь ли вы.

— Я не слышал звонка в дверь.

— Входная дверь была не заперта, — слегка раздраженно сказал он. — И я забеспокоился, что кто-то мог услышать, что в доме никого нет, и вломиться сюда.

— Нет, — ответил я. — Это всего лишь я.

— Вижу. Так что можно считать инцидент исчерпанным.

Он весело приподнял бровь, и мое сердцебиение постепенно вновь вернулось в норму.

Уже в холле он спросил, зачем я звонил. Я ответил — мол, ничего особенного, просто хотел уточнить кое-какие юридические детали по поводу завещания. Он рассеянно кивнул и направился в гостиную.

— Уютная комната, — помолчав, сказал он. — Мне будет ее не хватать. Если можно, то я буду время от времени заходить сюда — мало ли придет какая почта?

— Отлично.

Вряд ли стоило ждать от него каких-то дурных намерений, но и в доме оставаться мне больше не хотелось.

Я снова поднялся в кабинет отца, чтобы выключить компьютер. Раньше я уже заметил, что у отца был ленточный картридж, и, повинуясь некоему импульсу, запустил копирование на него содержимого жесткого диска.

Когда я наконец все выключил и снова вышел, Дэвидс стоял у входной двери, снова столь же оживленный, как и прежде.

Я пошел вместе с ним по дорожке. Похоже, он не слишком спешил вновь вернуться к своим делам и спросил меня насчет планов по поводу дома. Я ответил, что пока не знаю, оставлю его себе или продам, и принял от него предложение помочь как в том, так и в другом случае. Еще минут пять мы постояли возле его большого черного автомобиля, говоря о пустяках. Кажется, он давал мне какие-то рекомендации по поводу хорошего ресторана, но есть мне больше не хотелось.

Наконец он забрался на сиденье водителя и тщательно пристегнулся, с видом человека, который в любом случае не собирается умирать. Последний раз бросив взгляд на темный силуэт дома, он с серьезным видом кивнул мне. Мне показалось, что в отношениях между нами что-то изменилось, и я подумал, не включил ли Дэвидс в список вопросов, требующих дальнейшего рассмотрения, вопрос о том, что мог делать сын Дона Хопкинса с ножом, явно не являвшимся украшением.

Я подождал, пока он скроется за углом, а затем бегом бросился к своей машине и поехал в другую сторону.

Употребив небольшое количество денег и лишь чуть-чуть лести, я получил к себе в номер видеомагнитофон. То ли отель оказался лучше, чем я думал, то ли мое выступление в баре убедило местное руководство, что я из тех постояльцев, к чьим нуждам стоит относиться с вниманием. Со все возрастающим нетерпением я дождался, когда некий тупой как пробка парень закончит возиться с очень простым подключением всех кабелей, после чего выставил его за дверь.

Достав из кармана видеокассету, я тщательно ее осмотрел. На ней не было никаких надписей. Судя по количеству ленты на катушке, она работала минут пятнадцать — двадцать, самое большее полчаса.

Я подождал, пока мне в номер принесут кофе — мне просто недоставало его как элемента обстановки. Наконец кофе принесли, все еще достаточно теплый. Удивительно, но жареная картошка к нему не прилагалась.

Я вставил кассету в аппарат.

* * *

В течение четырех секунд на экране не было ничего, кроме помех.

Затем послышался шум ветра, и появилось изображение высокогорного пейзажа. Вдали, словно на открытке, тянулись покрытые снегом вершины — слишком недолго для того, чтобы их можно было опознать. Передний план представлял собой покрытый снегом ровный склон, на котором стояло мрачного вида здание — явно не кафе и не магазин лыжного снаряжения. Вокруг не было ни души, небольшая автостоянка пустовала. Не сезон. Камера переместилась, показывая еще одно здание, административного вида, и тяжелые серые тучи над ним. Картинка держалась несколько секунд, слышалось хлопанье на ветру чьего-то рукава.

Затем изображение сменилось, показав внутренность здания. Камера была расположена низко, словно снимали из укрытия, и сцена длилась лишь пару секунд. Я перемотал пленку и поставил ее на паузу. Видеомагнитофон был не из лучших: картинка дергалась на экране, но я смог различить нечто вроде базы для лыжников, с высоким потолком. Вдоль одной стены тянулась длинная стойка, вероятно, портье, но сейчас там никого не было. На стене позади нее висела большая картина, обычная чушь, сотворенная высокооплачиваемым, но явно обделенным талантом мошенником. Слева виднелся край высокого камина, сложенного из речного камня. Красочные языки пламени создавали уютную атмосферу. Коричневые кожаные кресла были аккуратно расставлены вокруг низких кофейных столиков, каждый из которых украшала лакированная деревянная скульптура, изображавшая почти полностью исчезнувшую природу старого Запада: орел, медведь, индеец.

Я снял ленту с паузы и со второго раза увидел, как кто-то собирается войти в помещение в тот самый момент, когда закончилась сцена. На стене промелькнула неясная тень, послышались чьи-то шаги по каменному полу.

Затем изображение вновь переместилось наружу, на автостоянку. Видимо, с первой съемки прошло некоторое время — если предполагать, что она вообще делалась в тот же день. Ветер утих, небо стало чистым и ярко-голубым. Средний план того самого здания, которое, судя по всему, я только что видел изнутри. Перед ним на снегу стояли несколько человек — семь или восемь, хотя точно сказать было трудно, так как все они были в темной одежде и стояли близко друг к другу, словно беседуя. Я не мог различить ни одного лица и не слышал ничего, кроме шума ветра; лишь в самом конце тот, кто держал камеру, произнес короткую фразу. Я прослушал ее трижды, но так и не сумел разобрать.

А потом, когда одна из фигур начала поворачиваться к камере, по экрану снова пошли помехи.

* * *