Орлиная гора - Инна Живетьева

– Лучше запиши.

– А что там карта… Все по-другому. Я по солнцу запомнил. И то так… направление.

– Все равно. Хотя, конечно, лучше бы ему с тобой хоть раз сходить.

– Не завтра. Я сам еще плохо ориентируюсь.

Отметки легли на карту. Не так уж далеко, а бродил целый день. Думал, уже все: наступит ночь, явятся мороки из рассказа бабки Феклы. Аж мороз по коже пробрал, в такую-то жару. Ох, спасибо, Олень-покровитель, вывел.

– Можно со стороны Южного Зуба идти, там пески плотнее. Но тогда почти день на дорогу, воды набрать не успею. Может, переночевать там, у источника? – Темка предложил это, стараясь отогнать воспоминания о надтреснутом старческом голосе: «… и придут души погибших».

– Я, конечно, не слишком верю в легенды, но проверять еще и эту – не надо.

– Не веришь? – Темка усмехнулся потрескавшимися губами, зажмурился.

…Радуга над источником виднелась издалека. Среди трехцветных песков – настоящее чудо. Вода такая холодная, что ломило зубы. Темка упал лицом в родник и принялся жадно, взахлеб, глотать. Обожженная солнцем кожа наконец-то перестала зудеть. Княжичу казалось, что у него внутри все ссохлось, как старое дерево, и вода мгновенно проскальзывает в трещинки. Он пил лежа, взрывая руками песок вокруг родника. И только когда пальцы провалились во влажное месиво, испуганно отшатнулся. Родник не копил воду – драгоценная влага растекалась и мгновенно уходила в песок. Темка торопливо отвязал флягу, подставил под струю. Кожаные бока стали холодными, слегка влажными. Но наполняться будет несколько часов, слишком уж слабый ручеек. Слишком слабый.

Темка почесал бровь: в крепости так много людей! Почти полсотни человек, а запасов осталось на несколько дней, не больше. Радуга издевательски переливалась над головой. Обманка – от такого родника не загораются цветные полосы. Княжич упал лицом в мокрый песок. Почудилось – или это кровь шумела в ушах, – кто-то издевательски хмыкнул…

Воспоминания ушли, оставив обманчивый вкус воды на губах. Темка качнул стоявшую на столе кружку: осталось на донышке. Это – перед сном. Чтобы не крутиться в постели, не вставать каждые полчаса и вытряхивать из-под себя песчинки. Хотя на самом деле уснуть мешают не столько они.

Закатное солнце скрылось из виду, Пески скоро из бронзы обернутся серебром. Княжич опустил веки. Глаза болят. Надо что-то придумать, от золотого блеска и ослепнуть можно. Он почесал бровь, открыл глаза и глянул на Александера. Спор окончен, но один вопрос остался без ответа.

– У него – только солдаты, – уронил капитан.

Свечи так и не зажгли, и фигура Александера за противоположным концом стола была почти неразличима. Да, в Южном Зубе только солдаты. И Митька.

– На два гарнизона не хватит. А с их стороны пройти легче. Выставит охрану, и ты больше не возьмешь там ни капли.

Александер не договаривал, княжич чувствовал это. Вон как тянет за ус. Но можно догадаться и самому:

– Он будет убивать, да? – Перед глазами возникло лицо капитана Германа. Да, будет. Но там Митька… Если он еще жив. Ну почему, почему не разглядеть штандарт на башне Южного Зуба!

Капитан чуть шевельнулся. А Темке вдруг вспомнились старые весы на хозяйственном дворе: огромные, на каждую чашу можно положить несколько мешков. Получается, что сейчас на одной – Митька и его гарнизон. А на другой – обитатели Северного Зуба.

– Александер, а разве так может быть? Решаешь вроде бы правильно, а все равно получается, что предаешь. Там же Митька!!! Может, ему уже ни глотка, ни полглотка воды не осталось!

Темка думал, что он уже мужчина и никогда не заплачет; что засуха просушила до кристалликов песка в венах. Но брызнули слезы, слиплись ресницы.

* * *

Во дворе седлали лошадей. Митька не выдержал, подошел:

– Куда-то собрались, капитан?

В голосе не было уважения ни на голубиное перо. Митька слишком хорошо помнил, как капитан расхохотался ему в лицо на приказ открыть ворота беженцам. Стыд перед брошенными в Песках людьми был так силен, что и сейчас Митьку затошнило.

Герман еле заметно хмыкнул, но ответил достаточно вежливо:

– В Пески, княжич. Говорят, источник дается тем, кто ищет. Запасы кончаются.

Митька остановил взгляд на притороченных к седлам бурдюках.

– Надеетесь проехать верхом?

– Где не проедем, там на брюхе проползем.

«А ведь он не трус», – подумал Митька. Впрочем, и на дуэли стреляться – даже самому меткому стрелку – опасно. Рисковый способ заработать деньги.

– Я с вами.

Он развернулся и пошел седлать Поля. Митька был уверен, что эту просьбу капитан уважит. Действительно, его дождались у ворот Герман и двое солдат.

Лошади нехотя ступили на песок. Темно-рыжие барханы сминали горизонт, дышали жарой. Горячий ветер зализывал цепочку следов. Первым ехал капитан, за ним Митька, следом солдаты. Княжич не узнавал степи, где они носились с Темкой. Стерлись берега Красавки. Пропала рощица, обычно видная издалека. К ней проехать не удалось, бронза почти истончилась, сменилась золотом. Зыбучие пески. Капитан спешился, кинул повод одному из солдат:

– Останешься тут.

Тот с облегчением закивал. Впереди стлалось золото, перечеркнутое узенькими тропками, страшно было идти между зыбучими песками. Да и солнце, поднимаясь, все сильнее давило горячими ладонями. Митька погладил уставшего Поля, жалея, что нет и малейшей тени, чтобы спрятать коня.

Герман первым шагнул на бронзовую дорожку…

Потом, в замке, у Митьки золотые круги плавали перед глазами и продирало ужасом, когда он вспоминал тот путь.

Почти сразу сбились с дороги: капитан и солдат видели разные тропки, совсем не те, которые открывались княжичу. Герман пожелал верить своим глазам – и еле выполз на четвереньках. Отплевывался от песка, ругался и карабкался на тропу. Не слышал еще Создатель подобной хулы, какую изрыгал капитан! Потом встал на горизонте мираж: родник, рассыпающий веер брызг. Митька ясно видел, как сквозь призрачную воду просвечивает все то же золото. Но солдат кинулся туда, хватанул песок в горсть, ткнулся губами. Пока по бедра не засосало, все не желал верить, что это обман. Спасти его не смогли. Стоило сойти с тропы, как ноги тут же увязали по щиколотку. Митька яростно рванул пояс из штанов, пополз к дико кричавшему мужчине, но Герман в последний момент ухватил княжича за ногу. Митька лягнул, да разве из таких тисков вырвешься. Солдат выл, запрокидывая голову, и только когда сухое золото хлынуло в рот, крик замолк. Прошуршали песчаные струи, сглаживая воронку. Как и не было человека.

Если бы не вешки, обратно бы не вернулись.

Не нравится, когда смотрят в спину. Но не запрещать же. Все равно будут таиться в коридорах, комнатах и украдкой пялиться на уходящего. Один помолится Матери-заступнице за княжича, другой – за себя. Может, просто пожелают удачи. А кто-нибудь скрипнет зубами: ну, уж этот-то пьет вволю там, у источника. И ведь не докажешь, что Темка разве две кружки лишних и выпивает: когда приходит и когда уходит. Пока доберешься до источника, все внутри спечется. Сверху солнце шпарит, снизу пески накалившиеся жгут. А больше княжич воды не возьмет: слишком слаб ручеек, еле-еле за день бурдюки набираются. На ночь бы оставить какую посудину, но родник к вечеру иссыхает, прячется. И только с восходом набухают первые капли. Каждый утро, торопясь к источнику, Темка боится: а вдруг уже закончилось чудо.