Конец мира – это только начало - Питер Зейхан

стратегическом, так и в демографическом плане. Период 1980-2015 годов, в частности, был просто уникальным, изолированным, благословенным моментом времени. Момент, который закончился. Момент, который точно не повторится в нашей жизни.

И это ещё даже не самая плохая новость.

Конец большего

В старые добрые времена до появления морской навигации богатство человеческого опыта было совсем невелико. Большинство систем управления представляли собой смесь имперской и феодальной.

Проблема заключалась в пределах досягаемости.

Немногие места с богатой географией становились имперскими центрами и использовали свое богатство для военного и экономического контроля над другими территориями. Иногда эти центры внедряли инновации или адаптировали технологию, которая изменяла региональный баланс сил, позволяя более успешно захватывать земли. Римляне использовали дороги, чтобы быстрее перебрасывать войска туда и обратно. Монголы разработали железное стремя, которое позволило их конным воинам размазать об стену, ну, почти всех.

Но в этих технологиях не было ничего такого, что не могло бы распространиться среди конкурентов, устранив сиюминутное преимущество той или иной державы. И конечно, поскольку мало кто хотел быть оккупированным подданным другого, каждый пытался разработать или адаптировать конкурирующие технологии. Ганнибал знаменит тем, что приручил нескольких животных - слонов, что позволило ему нападать на основные территории Рима неожиданными способами. Поляки возвели целую кучу замков, устойчивых к атакам на лошадях, что позволило им размахивать своими интимными частями в направлении монгольских налетчиков.

Такова общая картина, но она не очень точна. Или, по крайней мере, не очень полна. С организационной точки зрения, имперские экспансии вряд ли были нормой. Конечно, мы знаем эти технологические и контртехнологические битвы как, ну, историю. Но на каждую успешную имперскую экспансию приходился имперский крах, а также десять тысяч территорий, которым так и не удалось выкроить время под солнцем.

Более мелкий масштаб был действительно очень мелким.

На местном уровне жизнь была не столь драматична. Большинство людей были крепостными - причудливый термин для изнурительного, почти натурального хозяйства. Безопасность крепостных была полностью обусловлена их связью с местными лордами. Эти лорды контролировали укрепленный город или крепость, и когда налетчики или небольшие армии приходили на грабеж, крепостные в панике бросались в укрепление и затаивались там, пока угроза не миновала. В "обмен" на эту безопасность феодалы собирали с крепостных налоги, продукты питания и рабочую силу.* ("Обмен" подразумевает отношения выбора. Крепостные были, по сути, рабами, привязанными к земле. Если дворянин продавал свою землю, крепостные, как правило, уходили вместе с ней). Поскольку наиболее распространенным способом уплаты налогов были излишки продовольствия, у лордов не было большого количества товаров для торговли между собой. Эта система не способствовала широкому взаимодействию, образованию, продвижению или развитию. Ничего не изменялось. Никогда.

Экономика этих двух систем была удручающе похожа. Феодализм был просто торговлей безопасностью: лорды обеспечивали защиту крепостным, а крепостные обязывались жизнью своим лордам. Finis ("конец" на латинском, прим. пер.). Имперские системы мало чем отличались: любая крупномасштабная "торговля" должна была существовать в пределах границ империи. Единственный способ получить доступ к новым товарам - это отправиться на завоевание. А поскольку любое преимущество было временным, все сводилось к торговле между имперским центром и его провинциями по принципу "безопасность за лояльность", что гарантировалось имперскими армиями.

Пирог был не очень велик. Он мог увеличиваться только медленно. Часто он становился меньше. Ни у кого не было доступа ко всему пирогу, а тирания географии резко ограничивала торговлю. Человечество сражалось само с собой за то, кто контролирует какие куски застойного и раздробленного пирога.

Затем, в один момент - в историческом масштабе - всё изменилось.

Экспедиции Колумба на рубеже пятнадцатого века запустили цепную реакцию. Морское судоходство позволило сначала испанцам и португальцам, а затем англичанам и, в общем, всем, дотянуться и взаимодействовать с каждым клочком земли, соприкасающимся с океаном. Империи по-прежнему существовали, но их экономическая база изменилась, поскольку они могли доставить практически любой товар практически в любое место. С более широкой экономической базой крупных систем экономика местных, феодальных систем рухнула. Имперские войны требовали больше людей. Имперская экономическая экспансия требовала больше рабочих. Имперская торговля порождала новые отрасли промышленности. Во всех случаях в проигрыше оказывались феодалы, которые не могли предложить ничего, кроме почти натурального существования.

По мере того как десятилетия превращались в столетия, ожидания менялись, потому что менялась экономика. Пирог больше не был одним и и при этом застойным. Он рос. И он никогда не перестанет расти. И это, прежде всего, мир, который мы знаем.

Больше продуктов. Больше игроков. Больше рынки. Больше рынков. Более легкая транспортировка. Больше взаимосвязей. Больше торговли. Больше капитала. Больше технологий. Больше интеграции. Больше финансового взаимопроникновения. Больше, больше и больше, больше и больше.

Мир большего.

С тех пор как Колумб переплыл океан, человеческая экономика определялась этой концепцией большего. Эволюция мира в рамках идеи большего, это разумное ожидание большего, в конечном счете, разрушило старую экономику допотопных имперских и феодальных систем. Новые продукты, рынки, игроки, богатство, взаимодействие, взаимозависимость и экспансия требовали новых методов управления новыми отношениями. Человечество разработало новые экономические модели, наиболее успешными и долговечными из которых оказались фашистский корпоративизм, командно-административный коммунизм, социализм и капитализм. Конкуренция между этими системами - между этими -измами - определила последние несколько веков человеческой истории.

В своей основе все экономические модели представляют собой системы распределения: решение о том, кто, что, когда и как получает.

- Капитализм - это то, с чем большинство американцев знакомы лучше всего. Идея заключается в том, что правительство должно иметь слабое влияние и оставлять большинство решений - особенно в отношении потребления и производства, спроса и предложения, технологий и коммуникаций - частным гражданам и фирмам. Капитализм является экономической основой Америки, но американцы вряд ли являются единственными капиталистами в мире: Япония, Австралия, Швейцария, Мексика, Тайвань, Ливан и страны Балтии имеют свои собственные версии капиталистических систем.

- Социализм является либо нормой (если вы находитесь в Европе), либо врагом (если вы относитесь к американским политическим правым). В современных социалистических системах фирмы, правительство и население существуют в изменчивом калейдоскопе сотрудничества и борьбы. Основная идея всех истинно социалистических структур, однако, заключается в том, что правительство является неотъемлемой частью экономической системы. Споры ведутся о том, насколько центральной должна быть роль правительства и как оно должно использовать свою власть и влияние для формирования или поддержания общества. Канада и Германия, вероятно, являются лучшими современными примерами хорошо управляемых социалистических систем. Итальянская, бразильская и южноафриканская версии социализма могли бы... ещё поработать.* (Стоит отметить, что многие системы, претендующие на звание социалистических, на самом деле таковыми не являются. Версия, которая больше всего преследует американских правых, например, это "социализм" Венесуэлы. В Венесуэле социализм - это торговая марка, используемая элитой для