Еретик - Бернард Корнуэлл

— Чем обладал?

— Философским камнем, но утратил его.

— Это когда он напился пьян и валялся голым, как ты? — спросила домоправительница, у которой из всего, связанного с именем Ноя, в памяти отложилась только эта история. — Как ты?

Священник лежал на кровати, полупьяный и совершенно голый, и ему вспоминались дымные парижские лаборатории, где плавили, смешивали в разных пропорциях и снова плавили серебро и ртуть, свинец, серу, бронзу и железо.

— Прокаливание, — повторял он по памяти, — и растворение, и сепарация, и соединение, и разложение, и очищение, и затвердевание, и возгонка, и очищение, и брожение, и возвышение, и умножение, и демонстрация.

Домоправительница, понятное дело, не имела ни малейшего представления, о чем он толкует.

— Мари Кондро сегодня потеряла ребенка, — сказала она ему. — Родился величиной с котенка, ей-богу! Весь в крови и мертвый. Правда, волосы у него были. Рыжие волосы. Она хочет, чтобы ты его окрестил.

— Определение пробы, — произнес он, проигнорировав ее новость, — и томление металла, и плавка, и дистилляция. Непременно дистилляция. Per ascendum предпочитаемый метод, — вздохнул священник и продолжил: — Флогистон. Если бы мы смогли найти флогистон, мы бы все могли делать золото.

— Это как же?

— Да я же только что тебе все рассказал.

Он повернулся на кровати и уставился на белевшую в лунном свете весьма пышную грудь женщины.

— Требуются большие познания, — молвил клирик, потянувшись к ней, — тогда ты получишь флогистон, каковой есть субстанция, горящая жарче адского пламени. С помощью флогистона ты получаешь философский камень, утраченный Ноем. Ты помещаешь его в печь с любым металлом, и по прошествии трех дней и трех ночей извлекаешь из печи чистое золото. Разве Корде не говорил, что они соорудили там печь?

— Он сказал, что они превратили башню в темницу, — сказала она.

— Печь, — настойчиво повторил он, — чтобы добыть философский камень.

Священник и сам не подозревал, насколько близка к истине была его догадка, но уже очень скоро по всей округе люди убежденно заговорили о том, что в башне заточен великий философ, производящий опыты с целью получения золота. Если его попытки увенчаются успехом, говорили люди, тогда никому никогда больше не придется работать, ибо все разбогатеют. Крестьяне будут кушать на золоте и ездить на лошадях с серебряной упряжью. Иные, правда, находили эту алхимию странной, ибо как-то раз пара солдат из башни, заявившись в деревню, забрали три старых бычьих рога и ведро коровьего помета.

— Теперь мы точно разбогатеем, — саркастически заявила в связи с этим домоправительница, — дерьмо-то, оно всегда к деньжатам.

Но священник ее сарказма не оценил, он храпел.

Потом, осенью, после сдачи Кале, из Парижа прибыл кардинал. Он остановился в Суассоне, в аббатстве Сен-Жан-де-Винь. Обитель была богаче большинства местных монастырей, но все равно не смогла вместить всю кардинальскую свиту, так что дюжина людей кардинала разместилась на постоялом дворе. На робкие попытки трактирщика заикнуться об оплате они сказали, чтобы он отослал счета в Париж.

— Кардинал заплатит, — заверяли они со смехом, ибо были уверены, что Луи Бессьер, кардинал-архиепископ Ливорно и папский легат при королевском дворе Франции, с презрением отвергнет любые попытки побеспокоить его из-за таких пустяков, как долги его людей.

Правда, в последнее время его высокопреосвященство не скупился на расходы. Именно кардинал восстановил башню, построил новую стену и нанял охрану, а в первое же утро по прибытии в Суассон отправился в башню в сопровождении шестидесяти вооруженных воинов и четырнадцати священников.

На полпути к башне их встретил мсье Шарль, весь в черном, с длинным, узким кинжалом на поясе. Он приветствовал прелата без всякого подобострастия, простым кивком, после чего повернул коня и поехал рядом. Кардинальской свите и охране было приказано держаться поодаль, чтобы они не могли подслушать разговор.

— Ты неплохо выглядишь, Шарль, — насмешливым тоном произнес кардинал.

— Устал я от всего этого, — пожаловался урод скрипучим голосом.

— Служба Господу может быть нелегка, — заметил кардинал.

Шарль проигнорировал этот сарказм. Лицо его от губы до скулы пересекал страшный шрам, нос был перебит, под глазами мешки. Черная одежда болталась на нем, как на пугале, а настороженные глаза постоянно бегали из стороны в сторону, словно высматривая засаду. Посторонний, встретивший эту процессию (и дерзнувший поднять глаза на кардинала и его не внушающего доверия спутника), наверняка принял бы Шарля за солдата, ибо шрам и клинок наводили на мысль о боевом прошлом. Однако Шарль Бессьер никогда не сражался на поле чести под боевыми знаменами: он грабил и убивал, резал глотки и срезал кошельки и при этом успешно избегал виселицы, потому что был старшим братом кардинала.

Шарль и Луи Бессьеры родились в Лимузене, в семье торговца свечным салом. При этом младший брат, стараниями папаши, стал грамотеем, а старший с юности пустился во все тяжкие. Пока Луи постигал латынь и продвигался в церковной иерархии, Шарль рыскал с ножом за пазухой по темным переулкам, но, несмотря на все различия, между братьями всегда царили доверие и согласие. Их объединяла общая тайна, в связи с чем и священникам, и ратникам кардинала во время этой встречи было приказано держаться на расстоянии.

— Как поживает пленник? — спросил кардинал.

— Ворчит. Скулит, как баба.

— Но работает?

— Работать-то работает, — хмуро ответил Шарль. — Слишком труслив, чтобы отказаться от работы.

— Он ест? Как его здоровье?

— Он ест, спит и трахает свою женщину, — сказал Шарль.

— У него есть женщина? — ужаснулся кардинал.

— Он заявил, что ему нужна женщина. Без бабы он, видишь ли, не может работать. Пришлось раздобыть ему женщину.

— Что за женщину?

— Шлюху из парижского борделя.

— Твою старую подружку, а? — спросил, забавляясь, кардинал. — Но не ту, полагаю, к которой ты питаешь слишком нежные чувства.

— Когда все будет закончено, — сказал Шарль, — ей перережут глотку, как и ему. Ты только скажи мне когда.

— Сразу, как только он сотворит свое чудо, — промолвил прелат.

Они проследовали по узкой тропе вверх, к гребню, приблизившись к башне, оставили стражу и священников во дворе, а сами, спешившись, спустились по короткой винтовой лестнице в подвал, к массивной двери, запертой на три тяжеленных засова.

— Стражники сюда не спускаются? — спросил кардинал, глядя, как его брат поднимает эти засовы.

— Только двое, которые приносят еду и носят ведра, — сказал Шарль, — остальным сказано, что им перережут глотку, если они попробуют совать нос куда не следует.