Богиня прайм-тайма - Татьяна Устинова

Деньги решают все – особенно в Афганистане.

Немедленно по возвращении в Москву напишу капитальноеисследование “Деньги на войне”. Нет, “Война на деньги”.

Нет, лучше “Деньги и война”.

– Ольга, если идешь, шевелись!..

Она скатилась с холма, почти черпая ботинками песок икамушки, и потрусила за оператором в сторону крохотных низких домиков с узкимидверьми и щелями окон.

Оказалось, для того чтобы переправиться через реку, надосадиться на лошадей. О них надо предварительно “договариваться”, то есть долгои темпераментно торговаться – деньги на войне!

Ники сходу ввязался в торговлю, а Ольга снова набраламосковский номер и повернулась ко всем спиной, чтобы хоть недолго никого невидеть.

На этот раз телефон мучил ее неизвестностью как-то особеннодолго и подло, и когда наконец стало ясно, что опять обманул, она вдруг чуть незаплакала.

– Не получается?

Ольга прерывисто и длинно вздохнула, “сделала лицо” и толькотогда повернулась – она не любила, когда ее заставали врасплох.

Молодой невысокий мужик рассматривал ее с необиднымлюбопытством.

– Вы с Российского телевидения, да?

– Да, – согласилась Ольга.

– Я вас знаю, видел в ACTED. Меня зовут Саша.

– А вы откуда?

Он усмехнулся.

– Я-то? В данный момент я из Испании. Информационноеагентство EFE. Атак из Москвы, конечно.

И они улыбнулись друг другу.

Он испанец, этот неизвестный Саша. Ники недавнопереквалифицировался в англичанина. Где-то здесь, наверное, Алка, давняяприятельница, всю жизнь прожившая на улице Чаянова. Она теперь француженка,корреспондент France Press.

Эти милые люди – испанцы, французы, англичане – все русскиекак один.

Русские могут все и лучше всех – вот, пожалуй, в чем должнасостоять следующая национальная идея, а больше… что же? Никаких других идей ине нужно.

Зачем?

– Вы давно здесь?

– С начала войны. А вы?

– А мы приехали еще до.

– А в первую? Были?

Ольга немного удивилась.

– В какую первую? Когда здесь СССР воевал?

“Испанец” засмеялся.

– Да нет! В первую кампанию, когда войны еще не было, но имира уже тоже…

– А здесь когда-нибудь разве был мир?

Ники издалека окинул их взглядом и снизу вверх вопросительнокивнул головой.

Ольга махнула ему рукой.

– Это мой оператор, – пояснила она, – мы должны в военныйлагерь… попасть.

– Там сегодня бомбили.

Это известие Ольге не понравилось.

“Горячие” новости – это здорово, но в погоне за этими самыминовостями угодить под американскую бомбежку в ее планы никак не входило.

Саша глянул на нее, словно проверял, испугалась или нет,потом махнул рукой – то ли поприветствовал, то ли попрощался.

– Когда будете в ACTED, заходите. Я в палатке живу, у них натерритории.

И вправду, во дворе ACTED Ольга видела несколько армейскихпалаток.

– Начнутся дожди, все развезет, и… Лучше сейчас приходите.

– А в палатке несладко, наверное, – неизвестно зачем сказалаОльга. Все и так было ясно.

– Ольга!

– Да! Иду!

– Так вы заходите.

– Обязательно. Спасибо, и удачи вам, Саша.

– И вам.

Ники, как только она подбежала, спросил “с пристрастием”:

– Это кто?

– Журналист из EFE. Ники, ты представляешь, он живет впалатке.

– Может, он беженец, а не журналист? Хотя какие-то жили впалатках на территории ACTED.

– Все-то ты знаешь!..

Иногда ее уязвляло то, что поразить его воображение ей почтиникогда не удавалось. Он или уже заранее все знал, или делал вид, что ничему неудивляется.

– Давай поехали, Ольга! Сейчас стемнеет, что я там будуснимать? Где Халед?

– Тут Халед.

Переводчик-”газонокосильщик” выдвинулся из-за лошадиногохвоста и одним движением взлетел в седло.

Ольга лезла долго и трудно. Ники придерживал стремя и, кажется,только в последнюю секунду остановил себя, чтобы не подтолкнуть ее под задницу.Лошадь прядала ушами и переступала нетерпеливо и подозрительно, ей ненравилось, что Ольга так долго лезет.

Мальчишки-погонщики, бравшие по двадцать долларов с человеказа переправу, месили коричневую жидкую грязь. Большинство босиком, а нанекоторых – галоши. Ольга решила, что галоши – это признак состоятельностисемейства. Поверх длинных штанов и грязных рубах на них были надеты пиджаки икуртки.

“Рибок”, прочла Ольга поперек вымазанной сухими коричневымиполосами темной болоньи.

Ну да. Все правильно.

“Рибок”, “Кока-кола”, “Самсунг”. Машины – “Лендроверы” или“Тойоты”. Медикаменты французские. Гуманитарная помощь немецкая и российская.

Камуфляжи, как “свои”, так и “чужие”, шили в Китае.

Они сами только воюют. Больше ничего.

– Ольга, подержи!

Ничего не успев сообразить, она схватила руками что-тобольшое, и оказалось, что это Никин рюкзак.

Сам он уже работал – левой рукой держал поводья, правойприжимал к плечу камеру. Красный огонек горел. Ольга посмотрела вперед – ничегоособенного, все те же лысые горы, изрытые воронками от взрывов, серое небо,какая-то муть, взбаламученная ветром.

Халед, ехавший чуть впереди, что-то длинно спросил умальчишки-проводника в куртке “Рибок”, и тот громко застрекотал в ответ, апотом оглянулся на нее.

И Халед оглянулся. Ольге не нравилось, когда она непонимала, о чем речь.

– Ники, о чем они говорят?

– Понятия не имею.

– Ты же знаток всех местных языков.

Он молчал. Мальчишка с Халедом переговаривались иоглядывались, Ольга чувствовала себя неуютно.

Один из французов, ехавших сзади, вдруг по-мушкетерскиприцыкнул на лошадь и помчался галопом, обдав Ольгу с левой стороны градоммелких холодных брызг.