Тайный монах - Валерий Макеев

— А если остановиться, сказать себе — хватит?

— Замереть нельзя, а вовремя делать привалы — необходимо.

— Но как придать этому жизненному движению уверенность? — думал вслух Макс.

— Ищите точку опоры в себе. Это так по-человечески… — всем своим видом как бы поставил многоточие Учитель.

* * *

Недалеко от берега, то ли радуясь Солнцу, то ли играя с гребешками невысоких волн, взлетая над морем и переворачивая белоснежные животы, играла пара дельфинов.

— Где же эта точка опоры, где эта буферная зона, как шанс уберечься, одуматься, отдышаться? — омывал свои думы морскими ветрами Макс, — Где опора у этой парящей в невесомости чайки, у этих, живущих в единении с морем, дельфинов? Быть может моя буферная зона сейчас где-то там, где всегда ждут меня моя Юлька и мой Василёк?..

— Купите лаванду, — обратилось к Максу милейшее создание лет семнадцати с курносым носиком, с отражающей свет солнца улыбкой и зелёными, как зелень гор, глазками.

— Что-то я тебя здесь раньше не замечал, — ощущая радость жизни, обратился к юной незнакомке улыбающийся Макс.

— Здесь раньше была моя мама. Я её иногда подменяю, — девчонка продолжала заразительно улыбаться.

— Ах, да, — словно припоминая что-то, смотря куда-то сквозь это юное очарование, пробормотал Макс: «А быть может сейчас точка опоры — Она — юный ангелочек, отражающий людям всю прелесть окружающего мира, мира моря и гор, даря улыбку Любви, оставляя словно след о себе, эту возвышенно приближенную к солнцу горную лаванду».

— Что вы рассматриваете? — находясь выше мыслей, овладевших Максом, пропел ангелочек, поворачивая личико к Солнцу, — Там Солнечногорск! Там всегда солнце! — прощебетала девочка грудным, ангельским голоском, укрепляя своей жизненной силой устремлённый в бесконечность взгляд Макса.

Пронизывающий ветер, который на этот раз, казалось, пришел не из далекого штормового океана, а рождался прямо здесь — посреди покрытой ледовым панцирем, еще совсем недавно — царской, а отныне — революционной Невы, пробирал до костей.

По набережной уверенно, не обращая внимания на вьюгу, двигался человек в военной шинели, разглядеть лицо которого, при отсутствии фонарей, было просто невозможно. Завывала метель, ветер со снегом кусал за все, что мог укусить.

Он не видел «хвоста», если не считать «хвостом» проныру-холод, который вцепился и уже не отпускал. От него волосы встали дыбом на затылке и позвоночник оледенел. Однако не возникало ни малейших сомнений в том, что на этот раз его таки «пасут», притом «пасут» профессионально. Опыт подсказывал ему, что лучше всего «рубить хвост» в слиянии с толпой. От отряда кронштадтских матросов, который двигался не подзабытым ними военным строем, а именно толпой, доносилась крепкая смесь ароматов, редких филологических находок и революционного порыва. Составляющими смеси были самогонный перегар, отборные маты, шелуха семечек и странное слово «лекция».

Худощавый молодой человек с бородкой клинышком «а-ля Троцкий» в непримечательной старенькой фронтовой офицерской шинели, на которой уже давно не было никаких знаков, смешался с революционно-матросской толпой и протиснулся к ласково-теплой лектории Балтийского флота.

Впрочем, скептики могли спросить, о каком «опыте» мы говорим. Ведь и года не прошло, как он — Яков Кумкин — стал кадровым военным. Справедливо. Но это для других. Его жизненный путь совершался по законам, которые, как ему иногда казалось, он не только придумывал для самого себя, но и вводил для других.

* * *

Симша-Янкель Гешев родился в глухом городке Черниговской губернии, но ни в одном из официальных документов при поступлении на службу он этого не указывал. По документам он числился именно как Яков Кумкин, родившийся в городе Одесса.

Следует отметить, что это как раз было недалеко от правды. Именно в Одессе на целебном морском воздухе пробилось в мир немалое количество его талантов. Одним из них, а именно — умением подделывать документы, Яков прославился так, что имел с этого немалые деньги. Вся Молдаванка стояла в очереди к Яше за фирменной «ксивой», которая давала отсрочку от воинской повинности.

Впрочем, не этому учиться посылала мать Яшу в Одессу. Правда, окончив училище, он таки немного поработал в электротехнической мастерской.

Но Одесса-мама научила его тому, что действительно было ближе к его душе. Если вообще, можно было руководствоваться таким определением относительно будущего одесского налетчика, впоследствии — эсера, затем — чекиста-террориста и так далее.

Конечно, были попытки привить Яше любовь к ближним в школе. Но Яша с талмуда взял только тяготение к еврейской мистике и к ценностным старинным еврейским манускриптам.

Настоящим же кумиром для юного Яши был легендарный Мишка Япончик — гораздо больше, чем просто одесский криминальный авторитет.

Мойша Яков был на целых пять лет старше Яши Кумкина. Но какой-то неземной магнетизм притягивал их друг к другу. А возможно ребята тянулись друг к другу, потому что их юные жизненные пути были очень похожими. У обоих в возрасте шести лет в душе появился рубец — они остались без родителей. Оба пошли в еврейскую школу. Разница была лишь в том, что Мишка Япончик закончил четыре класса школы, а вот Яша Кумкин — целых пять классов. Впоследствии оба выбирают техническую специальность электрика, хотя жизнь и предоставляет им уроки других техник.

В марте 1917 года революция открыла двери тюрем перед политзаключенными, к которым относились и анархисты. Благодаря этому Мишка Япончик, отсидев свои девять лет за убийство полицмейстера Молдаванки, получил возможность вернуться в объятия родной Одессы-мамы. Правда, сначала он погостил у Питерских анархистов и блатных «братишек».

В июле 1917 года Мишка Япончик и Яша Кумкин, словно разведенные войной братья-близнецы, встретились. И… началось. Одесса вздрагивала и без этого невероятного дуэта. В городе не утихали перестрелки между отрядами деморализованных солдат, одесской милицией, гайдамаками и просто бандитами, которые переодевались милиционерами и солдатами-дезертирами и матросами, сбежавшими из флота. Все они вламывались в дома обывателей и осуществляли «реквизиции».

Первый раз, когда Яша решился «держать слово» перед Мишкой Япончиком, прозвучало предложение «не размениваться по мелочам»: «Яша, банки надо брать, банки! Мы не бычки какие-то!»

Мишка Япончик сразу заприметил сообразительность юного друга, но в бурном ноябре 1917 года ему было не до него. Как говорили в Одессе: «У вас своя свадьба, а у нас — и здесь неплохо!». Пока большевики делали свою бескровную революцию с холостыми залпами в Петрограде, Мишка Япончик объявил в отдельном районе Одессы — Молдаванке — не больше и не меньше — о создании «молдаванской республики».

При этом, держа свой «нос по ветру», призвал бандитов Одессы не грабить рабочих, а «перенести свою деятельность в центральные и буржуазные кварталы».