Скорость тьмы - Элизабет Мун

трудом поднялся на ноги, картинно морщась и держась за поясницу.

Проблема была в том, что ничего он не понял и проторчал еще добрых пятнадцать минут, Том торопливо захлопнул дверь и погасил свет, чтобы Дон не вернулся еще что-то досказать, что с ним часто случалось. На сердце было неспокойно. Когда-то давно Дон был очаровательным увлеченным мальчиком, и Том должен был помочь ему стать зрелым мужчиной, а не тем, кем он стал… Для чего еще нужны старшие друзья?

– Это не твоя вина, – сказала Люсия из коридора (голос ее теперь звучал мягче, и Том немного расслабился – ему вовсе не улыбалось успокаивать разъяренную жену). – Если бы не ты, было бы хуже.

– Вот уж не знаю… Я мог бы…

– Прирожденные учителя, как ты, всегда полагают, что должны спасти ученика от самого себя. Подумай сам: Маркус в Коламбии, Грейсон в Мичигане, Владьянов уехал в Берлин, они все твои мальчики, и все стали лучше благодаря тебе. Дон – не твоя вина.

– Ладно уж, сегодня куплюсь… – буркнул Том.

Люсия в проеме освещенной спальни смотрелась волшебно.

– Я надеялась, ты еще кое на что купишься… – лукаво проговорила она, сбрасывая халат.

* * *

Никак не пойму, почему Том второй раз заговорил про участие в турнире, когда я рассказал про экспериментальное лечение аутизма. Думаю об этом по дороге домой. Понятно, что я развиваюсь и не уступаю самым сильным в группе. Но при чем тут лечение или законные права?

Люди, которые выступают на турнирах, подходят к делу серьезно. Они готовятся. Покупают снаряжение. Хотят выиграть. Я не уверен, что хочу выиграть, хоть мне и нравится предугадывать чужие ходы и, исходя их этого, планировать свои. Том считает, что я должен хотеть выиграть? Или думает, что надо захотеть выиграть на турнире, чтобы захотеть выиграть в суде?

Эти две вещи не связаны между собой. Можно хотеть выиграть поединок или выиграть в суде, необязательно желать и того и другого.

Что же общее? В обоих случаях соревнование. Есть победитель, есть проигравший. Родители всегда подчеркивали, что не все в жизни соревнование, что бывает командная работа, тогда выигрывают вместе. Фехтовать приятней, когда люди сотрудничают, вместе получают удовольствие от процесса. Когда я наношу удар, я не думаю, что выиграл, я думаю, что удачно сыграл.

Ладно, допустим, в обоих случаях требуется подготовка. Но подготовка требуется везде. В обоих случаях… Я резко беру в сторону, объезжая велосипедиста, – у него нет фонарика сзади, и я его еле заметил.

…В обоих случаях нужно предугадать действия соперника, выявить закономерность. Наблюдение. Анализ. Вывод.

Мне хотелось бы порадовать Тома. Когда я помогал с покрытием и снаряжением, он был мной доволен. Я бы очень хотел, чтобы Том опять был мной доволен, но не уверен, что мое участие в турнире его порадует. А вдруг я буду плохо фехтовать и проиграю? Он расстроится? Чего он от меня ждет?

Было бы интересно фехтовать с новыми, незнакомыми людьми. Я не знаю их логики. Они нормальные и не знают, что я не нормальный. Или Том им расскажет? Почему-то мне кажется, что не расскажет.

В следующую субботу я пойду в планетарий с Эриком и Линдой. Через субботу – третья суббота месяца, а в третью субботу я делаю генеральную уборку. Турнир – в субботу после третьей. На нее у меня ничего не запланировано.

Придя домой, вписываю карандашом «турнир по фехтованию» на четвертую субботу месяца. Думаю позвонить Тому, но уже поздно, и, кроме того, он сказал сообщить на следующей неделе. Вешаю на календарь памятку на клейкой бумажке: «Сказать Тому “да”».

V

К вечеру пятницы мистер Крэншоу так и не заговорил с нами об экспериментальном лечении. Может быть, мистер Алдрин ошибся? Может быть, мистер Алдрин его отговорил? В интернете идет бурное обсуждение, однако никто, кажется, не знает, когда и где будут проводиться испытания на людях.

Я ничего не пишу в интернете про то, о чем рассказал мистер Алдрин. Он вроде бы не запрещал, но, мне кажется, это было бы неправильно. Если мистер Крэншоу передумал, а я всех зря расстрою, он рассердится. Он и так все время выглядит сердитым, когда заходит.

Программа в планетарии называется «Планеты внешней Солнечной системы и их спутники». Ее показывают с Дня труда, значит, не будет слишком много народу, даже несмотря на субботний день. Я хожу рано – на первый показ, там еще меньше людей, даже в людные дни. Заполнена только треть зала, и мы с Эриком и Линдой устраиваемся на пустом ряду, чтобы не сидеть слишком близко к другим.

В амфитеатре странно пахнет, но так всегда бывает. Когда гаснут огни и темнеет искусственный небосвод, я чувствую знакомое радостное возбуждение. Хотя огоньки, один за другим зажигающиеся на куполе, и не настоящие, но все же звезды. Свет не такой древний, он не летел миллиарды и миллиарды миль, становясь все мягче и мягче в пути, он исходит от прожектора меньше чем в десятитысячной доле световой секунды, но он мне все равно нравится.

Зато мне совсем не нравится длинное вступление, в котором рассказывают, что люди знали о Вселенной сто лет назад, пятьдесят лет назад и так далее. Мне интересней, что мы знаем сейчас, а не то, что, возможно, рассказывали моим родителям в детстве. Что с того, что в далеком прошлом некоторые считали, что на Марсе существуют водные каналы?

На плюшевой обивке моего кресла бугорок. Провожу пальцем – кто-то прилепил жвачку или конфету, которую не отчистили до конца. Теперь, когда я это заметил, я уже не смогу не обращать внимания. Подкладываю под себя брошюру.

Наконец рассказчик в записи переходит от истории к настоящему времени. Последние снятые из космоса снимки планет внешней Солнечной системы потрясают; такое чувство, что я вот-вот упаду в гравитационный колодец, покину кресло и полечу от одной планеты к другой. Вот бы увидеть их собственными глазами! Я захотел стать космонавтом еще в детстве, когда впервые посмотрел новости о людях в космосе. Однако это невозможно. Даже если бы я прошел процедуру «Целая жизнь» и прожил бы достаточно долго, я все равно остался бы аутистом. Мама говорила: не горюй о том, чего не в силах изменить.

В этой программе для меня нет ничего нового, но мне все равно нравится. Под конец чувствую голод. Обычно я обедаю раньше.

– Может быть, поедим? – предлагает Эрик.

– Я поеду домой, – отвечаю я. – У меня еще осталось вяленое