Записки прадеда - Михаил Волконский

— Продай мне твое могилевское имение…

Орленев, весь вечер ожидавший этого момента и боявшийся пропустить его, весь обратился в слух и внимание, так и впившись глазами в светлейшего.

Потемкин не выдал себя ни малейшим движением своего гордого, неподвижно поднятого лица. Он и бровью не моргнул.

— Я не могу, к сожалению, сделать это, — ответил он, склоня голову.

Яркая краска покрыла щеки императрицы.

— Отчего? — переспросила она.

— Имение уже продано мной сегодня.

Орленев с замиранием сердца следил, что происходило в это время с Зубовым.

Но он никак не мог ожидать того, что последовало дальше.

— Кому продано? — удивилась государыня.

Потемкин, ясно произнося слоги, с новым наклонением головы ответил:

— Какой-то иностранной подданной Маргарите Дюваль.

Старик Зубов покраснел, потом смертельная бледность покрыла его щеки. Он начал было усиленно есть, но так стукнул ножом о тарелку, что обратил общее на себя внимание.

Императрица поглядела на светлейшего и медленно перевела взгляд на старика Зубова. Казалось, она поняла, что тут есть что-то, в чем замешан он, и больше не проговорила ни слова относительно имения.

Не многие из присутствовавших поняли, что значит ответ Потемкина; только Орленев видел ясно и мог себе представить, каково теперь было Зубову.

Вскоре после этого государыня встала из-за стола, и начался разъезд.

Только когда вернулся Орленев с Потемкиным назад во дворец и увидел его снова у себя в кабинете, быстро расстегивавшим свой шитый камнями камзол, он понял по его вдруг опустившемуся, измученному, болезненно страдающему лицу, чего стоила светлейшему его молодцеватость и бодрость, с которыми он держался сегодня во дворце.

Но из всего виденного и слышанного сегодня он вынес еще одно наблюдение.

Конечно, Маргарита Дюваль была та самая француженка, с которой он лично имел уже странный случай знакомства. Конечно, она не покупала и не могла купить имение у Потемкина. Он подарил ей последнее, или, что вернее, подарит завтра же утром, совершив на него законную купчую крепость.

Сообразив все это, Орленев знал теперь, кто был «покровитель» той, которую заменила в домике Маргарита и про кого она говорила, что «этот наверное исполнит свое обещание».

После появления Орленева во дворце вдруг точно заметили его, как будто он только что приехал в Петербург, а до того никто и не подозревал о его существовании.

Теперь начали к нему заезжать. Между прочим явились Доронин и те молодые люди, которые напоминали о себе Орленеву во дворце. Он получил несколько записок, и между ними одну от Елагина. Нужно было ответить на визиты, и мало-помалу жизнь Орленева завертелась и пошла обычным для всех молодых людей чередом.

В одно утро принесли ему записку. Запах мускуса, которым она была пропитана, сразу напомнил ему о чем-то недавнем и не то чтобы неприятном, но о таком, что не хотелось ему вспоминать.

Записка была от Маргариты. Она напоминала Сергею Александровичу его обещание приехать к ней и настаивала на том, чтобы он непременно исполнил это свое обещание. Тон был очень милый и ласковый.

Орленев задумался. Он тогда же еще, после первого знакомства с ней, решил, что незачем ему бывать у француженки, покровительствуемой Зубовым, и что это даже неудобно для него в его новом положении адъютанта при Потемкине. Но теперь он задумался, потому что поймал себя на где-то спрятавшемся в самой глубине его души чувстве, бывшем — он должен был сознаться себе — истинной причиной, почему он не хотел ехать к ней.

Это чувство было страх. Как ни непрятно ему было это, как ни не похоже это было на него, но француженка произвела на него своего рода впечатление: она не то что понравилась ему, но как бы манила к себе и дразнила молодое, еще не запятнанное развратом воображение.

Теперь, когда была получена записка от нее, сильно пахнувшая ее духами, пред Орленевым воскрес во всех своих подробностях весь вечер, проведенный им с ней.

Во весь этот вечер не случилось ничего такого, что нужно было бы скрывать от своей совести, но все-таки воспоминание оставалось, как о чем-то смутном и недолжном, а главное — о таком, что может затянуть и привлечь к себе. Эта-то возможность увлечения и была причиной того страха, который открыл в себе Орленев.

Заметив в себе этот страх, он начал спрашивать себя, неужели действительно он боится какой-то безобразной (он силился уверить себя, что она безобразна) Маргариты и робеет увидеть ее.

И вот чтобы испытать свою волю, потому что, по его мнению, не тот соблазн побежден, который обходишь, а тот побежден, которому идешь навстречу и не поддашься, — он решил, что сегодня же отправится к француженке.

В тот же день вечером он постучал молотком у ее двери, по старинному французскому обычаю привешанным тут для того, чтобы гости могли дать знать о себе прислуге.

Отворила ему та же горничная, которую он видел в домике близ церкви Сампсония, и пошла докладывать о нем.

Орленев думал, судя по полученной записке, что его сейчас же примут и что Маргарита выбежит к нему навстречу, но горничная пропадала довольно долго, потом вышла, провела его в гостиную и просила подождать здесь.

Оставшись один, Сергей Александрович прошелся несколько раз по комнате. Он чрезвычайно не любил ждать так вот, один в комнате, выхода хозяина или хозяйки, когда приезжал к кому-нибудь. Время, казалось ему, тянулось тогда непростительно долго. Он кашлянул несколько раз, опять прошелся по комнате.

Обстановка этой комнаты — совершенно не так, как на Выборгской, — вполне соответствовала жилищу, в котором должна была помещаться Маргарита. Интересны у нее были только часы на камине. Они были темной бронзы с фигурой Фемиды наверху, с ее атрибутами — мечом в правой руке, весами — в левой и повязкой на глазах. На циферблате были изображены звезды с французской надписью вокруг: «Разумные существа, чья воля не уравновешена, подобны падающим звездам».

Часы показали семь. На улице было еще совсем светло.

За разглядыванием этих часов застала Орленева Маргарита, когда она вышла наконец к нему.

— А, вот это очень мило! — проговорила она выходя. — Очень мило с вашей стороны, что вспомнили наконец… Благодарю вас. Ну, садитесь!

Сергей Александрович невольно удивился такому приступу, будто инициатива его посещения шла вовсе не от Маргариты, а, напротив, он явился к ней по собственной воле и желанию.

— Да, я получил вашу записку, — заговорил он, садясь против нее, — и вот приехал благодаря вашему вторичному приглашению.