Город у эшафота. За что и как казнили в Петербурге - Дмитрий Шерих

Павел Иванович Пестель, Кондратий Федорович Рылеев, Сергей Иванович Муравьев-Апостол, Михаил Павлович Бестужев-Рюмин, Петр Григорьевич Каховский. Пять декабристов, вокруг смертной казни которых создана целая литература. Впрочем, и доныне некоторые загадки той роковой ночи не разрешены: очевидцы противоречат один другому, а историки продолжают дискуссии…

Некоторые факты, впрочем, сомнений не вызывают. Изначально все пятеро были приговорены к смертной казни четвертованием. Вынося столь суровый приговор, Верховный уголовный суд руководствовался законодательством еще петровского времени. Страшная казнь, в пушкинскую пору трудновообразимая, — и в конечном итоге приговор изменили на более сдержанный: «Сих преступников за их тяжкие злодеяния повесить». Многие ожидали царского помилования, но оно не последовало.

Казни смертной предшествовала гражданская, которой были подвергнуты 97 человек: экзекуция состоялась в ночь с 12 на 13 июля 1826 года на эспланаде Петропавловской крепости. (Гражданская казнь над декабристами-моряками совершилась в Кронштадте на корабле «Князь Владимир».) Процедуру прописал сам Николай I: прибытие караула, в три часа ночи построение, вывод приговоренных, чтение приговора, после чего определено было «сорвать мундир, кресты и переломить шпаги, что потом и бросить в приготовленный костер».

Руководить всей экзекуцией был назначен военный генерал-губернатор столицы Павел Васильевич Голенищев-Кутузов, человек энергичный и прославившийся своей отвагой: его портрет находится в Военной галерее 1812 года. Декабрист Иван Дмитриевич Якушкин вспоминал: «Я стоял на правом фланге; и с меня началась экзекуция. Шпага, которую должны были переломить надо мной, была плохо подпилена; фурлейт ударил меня ею со всего маху по голове. Но она не переломилась; я упал. «Ежели ты повторишь еще раз такой удар, — сказал я фурлейту, — так ты убьешь меня до смерти». В эту минуту я взглянул на Кутузова, который был на лошади в нескольких шагах от меня, и видел, что он смеялся. Все военные мундиры и ордена были отнесены шагов на 100 вперед и были брошены в разведенные для этого костры».

Пишут иногда, что казнь над декабристами была осуществлена втайне, однако это не так: несмотря на ночное время, на месте экзекуции были собраны сводные батальоны и эскадроны от всех гвардейских полков, где служили декабристы; сюда же были приглашены представители дипломатического корпуса и гвардейского командования. Здесь находились Иван Иванович Дибич, Александр Христофорович Бенкендорф, Иван Онуфриевич Сухозанет и другие генералы.

К моменту смертной казни собралась и гражданская публика, хотя число ее современниками оценивалось очень по-разному. Из слов бывшего начальника Кронверка Василия Ивановича Беркопфа (в пересказе скульптора Николая Рамазанова, слышавшего его рассказ на рауте у Петра Карловича Клодта) следует, что к концу церемонии «народу собралось вокруг тьма-тьмущая», а вот историк Иоганн Генрих Шницлер увидел здесь «весьма немного зрителей, никак не больше собранного войска, которое поместилось между ними и совершителями казни»; то же впечатление сложилось у чиновника Осипа Антоновича Пржецлавского, по его словам, «посторонних зрителей было очень немного: не более 150–200». Где-то посредине находятся слова еще одного свидетеля, тогдашнего улана, а впоследствии крупного чиновника и писателя Николая Васильевича Путяты: «В числе зрителей, впрочем, состоявших большею частью из жителей окрестных домов, сбежавшихся на барабанный бой, я заметил барона А.А. Дельвига и Н.И. Греча. Тут был еще один французский офицер Де-ла-Рю, только что прибывший в Петербург в свите маршала Мармона, присланного послом на коронацию императора Николая Павловича. Де-ла-Рю был школьным товарищем Сергея Муравьева-Апостола в каком-то учебном заведении в Париже, не встречался с ним с того времени и увидел его только на виселице».

Эшафот был возведен на восточном валу Кронверка. За техническую сторону дела отвечал Беркопф, а Голенищев-Кутузов, ввиду особой важности дела, лично контролировал каждую деталь. Предварительные испытания эшафота были произведены накануне в стенах столичной городской тюрьмы: конструкция была не просто собрана, но и испытана на нагрузки. Еще один мемуарист, имя которого так и осталось неизвестным, писал: «Санкт-Петербургский военный генерал-губернатор Кутузов производил опыт над эшафотом в тюрьме, который состоял в том, что бросали мешки с песком, весом в восемь пудов, на тех самых веревках, на которых должны были быть повешены преступники; одни веревки были тоньше, другие толще. Генерал-губернатор Павел Васильевич Кутузов, удостоверясь лично в крепости веревок, определил употребить веревки тоньше, чтобы петли скорей затянулись».

Роковое решение, стоившее лишних мучений казненным декабристам!

По окончании испытаний эшафот был разобран на части и на шести возах отправлен в Кронверк. Тот же мемуарист: «Неизвестно по какой причине вместо шести возов прибыли к месту назначения только пять возов, шестой, главный, где находилась перекладина с железными кольцами, пропал, потому в ту же минуту должны были делать другой брус и кольца, что заняло время около 3 часов».

Осужденных вывели из камер около двух часов ночи; их расковали и переодели в одежду смертников: длинные белые рубахи с черными кожаными квадратами на груди, на которых мелом были написаны фамилии осужденных. Потом повисла пауза: эшафот собирали заново, это заняло около трех часов. Когда ожидание закончилось, пятерых декабристов связали веревками, привели под виселицу, поставили на колени, прочли приговор — и после этого ввели на эшафот. Дальнейшую процедуру опять же регламентировал Николай I, и на сей раз император был достаточно скуп на выражения: «Возвести присужденных к смерти на вал, при коих быть священнику с крестом. Тогда ударить тот же бой, как для гонения сквозь строй, докуда все не кончится».

Как рассказывал позже декабрист Михаил Александрович Бестужев, «когда осужденных ввели на эшафот, все пятеро висельников приблизились друг к другу, поцеловались и, оборачиваясь задом, потому что руки были связаны, пожали друг другу руки, взошли твердо на доску».

И снова исполнение приговора пришлось задержать. Свидетельство Василия Беркопфа: «За спешностью виселица оказалась слишком высока, или, вернее сказать, столбы ее недостаточно глубоко были врыты в землю, а веревки с их петлями оказались поэтому коротки и не доходили до шей. Вблизи вала, на котором была устроена виселица, находилось полуразрушенное здание Училища Торгового Мореплавания, откуда, по собственному указанию Беркопфа, были взяты школьные скамьи, дабы поставить на них преступников».

После этого к казни решено было приступать — и разыгралась полная драматизма сцена, описанная в большинстве учебников российской истории.

Беркопф/ Рамазанов: «Скамьи были поставлены на доски, преступники встащены на скамьи, на них надеты петли, а колпаки, бывшие на их головах, стянуты на лица. Когда отняли скамьи из-под ног, веревки оборвались, и трое преступников, как сказано выше, рухнули в яму, прошибив тяжестью своих тел и оков настланные над ней доски».

Трое сорвались с виселицы — но кто? Согласно официальной версии, это были Рылеев, Каховский и Муравьев-Апостол, однако есть и другие мнения. Иоганн Генрих Шницлер, например, был убежден, что сорвались Бестужев-Рюмин, Муравьев-Апостол и Рылеев: «Пестель и Каховский повисли; но трое тех, которые были промежду них, были пощажены смертью. Ужасное зрелище представилось зрителям. Плохо затянутые веревки соскользнули по верху шинелей, и несчастные попадали вниз, в разверстую дыру, ударяясь о лестницы и скамейки». Той же версии придерживался и Александр Дюма в романе «Учитель фехтования» и в книге «Путевые впечатления в России».