Верная жена - Роберт Гулрик

— Полагаю, серый шелк. Тогда потом можно будет его носить. После свадьбы. Я подарю его дочери, если у нас родятся дети.

— Заказывайте все, что пожелаете. Подготовьте список, завтра я отправлю телеграмму.

Ральф представил Кэтрин в свадебном платье, сшитом ее руками. Подумал о смертных грехах, бушевавших у него в крови. Возможно, его проклятие закончилось. Он боялся, что его желания его же убьют. И если у них родится ребенок, то появится еще один монстр.

Он не хотел женщину, чья фотография лежала у него в ящике вместе с письмом, которое написала Кэтрин, хотя могла и не написать. Он хотел ту, мимо которой проходил ежедневно, ту, что сидела напротив за обедом, ту, что ела так деликатно и очаровательно. Ее маленькие зубки сверкали. Она никогда не забывала расспросить миссис Ларсен о каком-нибудь соусе или ингредиентах, которых он даже не пробовал.

Труит мечтал, чтобы эти зубки его укусили. Оставили метки на его спине и ногах. Чтобы ее волосы душили его. Он желал услышать слова, что его прикосновения ее не убьют.

Желал вспороть ее и улечься в теплой крови ее тела,

Ральф полностью отказался от алкоголя. Не курил. Не ездил в Чикаго за сексом, как многие другие. Долгое время он этого не делал, ведь все это ничего не значил. И ничего хорошего ему бы не принесло.

Он ждал момента, когда наконец уляжется на Кэтрин. Обнаженная грудь на грудь. Ее руки полетят над его плечами, словно белые птицы в прохладную ночь, ее безумные пальцы будут вдевать нити в невидимые иглы. Ему было важно знать, что его страсть — это жизнь, светлая и цельная. Тоже хорошая, как у любого другого. Невероятно чистая жизнь. И абсолютно здоровая.

Такая простая вещь на закате.

В его фантазиях утро не наступало никогда. Они не просыпались в слепящем свете дня и не смотрели друг на друга смущенными или разочарованными глазами. Завтра не существовало. Была только ее рука, впервые пробравшаяся под его рубашку. Его естество, скользнувшее в самые потаенные места — не только ее тела, но и жизни. Их свяжет не просто страсть, но жгучая, неискоренимая память настоящего вкуса и запаха плоти.

Труит помнил каждую женщину, которой когда-либо касался. Он забывал имена людей, отметки, которые получал в университете, лица тех, с кем напивался и которым доверял свои секреты. Но сцены сексуальной жизни за годы добровольной ссылки приходили к нему все чаще. Он помнил, как звали партнерш, видел шелковые платья и бриллианты в ушах. Помнил фамилии ювелиров, которым заказывал побрякушки для своих любовниц.

Ночью в постели он видел себя словно со стороны. Видел, как занимается любовью с англичанкой леди Люси, а его друг и сосед по комнате наблюдает за ними из другого угла, слишком пьяный и не имеющий сил шевелиться. Видел метки, оставленные на нем ногтями Люси. Чувствовал на своих ногах ласки ее языка. Видел обвод рта, поглощавшего его плоть.

Помнил, как стоял позади рыжеволосой Сары в гостиничном номере в Чикаго. Она у раковины протирала тряпкой подмышки и между ног, а он поцелуями покрывал ее худые усталые лопатки.

Думал Ральф о вдове из соседнего штата. Он часто бывал там по делам. Эта некрасивая женщина затащила его в постель и отдалась, не проронив ни звука. Она изгибала спину, расставляла ноги и открывала для него все тайны своего тела. Она засовывала язык ему в рот, сосала его член, а потом лежала, обвившись вокруг него. Они оба, дрожащие в темноте, оплакивали то, что отдали и что потеряли.

Он покинул Сару, даже не пожелав спокойной ночи. Она не подняла головы. От ее слез вымокли сбившаяся подушка и ее спутанные волосы. Он забыл красный шарф, и тот остался на спинке зеленого стула.

К ее дому он больше не приближался. За шарфом так и не вернулся, да она и не предполагала, что вернется. Любовь не стоила даже шарфа.

Были и безумные вылазки в Чикаго после того, как он выгнал Эмилию. Ральф пытался найти ее и ее любовника. Конечно, он разыскивал не Эмилию: он не вернул бы ее, даже если бы она ползла к нему по улице голая и умоляла простить. Он искал это — трещину между ее ног и соски, черные в темноте. Ее кожу, напоминающую маслянистую землю.

Ральф проходил мимо Кэтрин в холле. Следил за ней из окна верхнего этажа. Гуляя по дорожке, ведущей от дома, она тыкала палкой в грязный снег — то сердито, то с беспомощностью ребенка.

— Что вы делаете?

— Просто смотрю.

— Вы что-то потеряли?

— Неважно. Просто смотрю.

Кто она? О чем размышляет весь день, пока он сидит в офисе в своем темном кабинете на чугунолитейной фабрике или разъезжает по штату и вытягивает из недр богатства? Куда она отправляется после ланча? Об этом ему докладывала миссис Ларсен.

Ему хотелось схватить Кэтрин, порвать на ней одежду, однако он себе такого не позволял. Вместо этого привозил ей вещи и розы из чикагской оранжереи; эти кроваво-красные цветы стояли в вазах. У них были старинные названия — им давали имена французских поэтов и английских герцогов. Эти розы росли под стеклом и ничем не пахли.

Он покупал шоколад, марципаны в форме животных и цветов, конфеты, к которым она была равнодушна и которые миссис Ларсен потихоньку скармливала сладкоежке мужу. Заказывал шляпы, в которых Кэтрин было некуда ходить, музыкальные шкатулки, блестящие серьги, которые она не надевала. Выписывал романы, и она читала о приключениях распутников вдвое младше его, об отчаянии английских девушек, блуждающих по болотам в поисках мертвых возлюбленных. Он добыл птичку, которая пела для нее перед сном. Кэтрин позволяла ей летать по комнате, по той, где он спал ребенком.

Но Труит не разрешал Кэтрин покидать поместье. Ни разу она не посетила город. Вместо этого он дарил ей разные пустяки.

У него имелся давно подавляемый вкус к роскоши и изыскам. Он умел выбрать вино, брошь или отрез шелка. Эта черта засела в нем. Любовь к роскоши. Каждый день он возвращался домой с маленькими дорогими безделушками. Кэтрин застенчиво, с легким удивлением их принимала. Он знал, что ей некуда в них ходить и негде хранить.

На эти цветы, ленты и прочие пустяки Ральф смотрел как на средство приручить свою гостью. Эти вещи, доступные немногим, богатым и испорченным, каждый день попадали к ней из его рук.

— Ох, — вздыхала Кэтрин, — Ох, мистер Труит, как красиво!

Он чувствовал, что простота его жизни испаряется, словно у пьяницы, который долгое время исповедовал трезвость, а потом сделал глоток бренди.

Любовь сводит людей с ума. Он наблюдал за этим ежедневно. Каждую неделю читал об этом в газетах, где писали о сгоревших сараях, об отравлении мышьяком, о младенцах, втайне утопленных в колодцах, чтобы их отцы не узнали о безумии любви. Матери отправляли детей к милосердному Богу. По вечерам, после ужина, Ральф читал эти статьи Кэтрин, а та, в свою очередь, сочиняла истории о грустных женщинах и сумасшедших мужчинах. Снова и снова называла их имена, пока эти рассказы не превратились в своего рода безумие.