Фонвизин - Михаил Люстров

В самом начале поприща счастье нового члена «панинской группы» оказывается под угрозой, и опасность эта напрямую связана с персоной великого князя Павла Петровича. В 1771 году жизнь будущего императора висит на волоске, в столице ходят слухи, что в случае его смерти наследником престола будет объявлен сын Екатерины и Григория Орлова малолетний Алексей Бобринский, и лишь чудо помогает великому князю исцелиться от смертельной болезни (по словам Екатерины — «простудной лихорадки») и вернуть оппозиции надежду. В 1773 году наследник достигает совершеннолетия, вступает в брак с принцессой Вильгельминой Гессен-Дармштадтской и, следовательно, у императрицы появляются все основания разлучить принца с его воспитателем Никитой Паниным.

Памятником этих изрядно испугавших Фонвизина событий стали его знаменитое «Слово на выздоровление его императорского высочества государя цесаревича и великого князя Павла Петровича» и письма родным и друзьям. «Слово на выздоровление» 1771 года — образец высокого торжественного красноречия, под стать лучшим примерам отечественного ораторского искусства. Через полстолетия после того, как «русский Цицерон» Феофан Прокопович скорбел о болезни и кончине императора Петра, Денис Фонвизин «гремит» о болезни и счастливом выздоровлении будущего императора Павла. Его голос — «глас народа», его чувства — чувства «добрых граждан» и «добрых россиян», его восторг — восторг России, его слово — «долг гражданина» и порыв преданного и «чувствительного» сердца. Речь Фонвизина наполнена «жалостными» картинами всеобщей скорби: «страждущая мать» простирает к «возлюбленному сыну» «трепещущую руку», Панин, «муж истинного разума и честности», прижимает воспитанника к «трепещущей груди своей» и «орошает его слезами», народ, «видящий увядающую юность» и «возмущающийся сердцем», «стенает и проливает слезы». Рыдают все: безутешная родительница, верный наставник, российские жены, младенцы и патриоты в расцвете лет — все доказали свою преданность будущему российскому императору, открыли ему свое сердце и подтвердили несомненное «усердие». И вот гроза пронеслась, «Превечный», тронутый слезами матери и «стенаниями многочисленного народа», остановил «ангела смерти» и сохранил для России жизнь добродетельного Павла Петровича. Империя спасена, императрица счастлива и проливает уже радостные слезы, восхищенный народ голосом Фонвизина проповедует наследнику суровые истины и от Фонвизина же получает ценные наставления. Счастливы все: и мать-императрица, и воспитатель Никита Панин, и член «панинской партии», верный слуга великого князя Денис Фонвизин.

Рассказывая своим друзьям-коллегам об испытаниях, выпавших на долю воспитателя наследника, Фонвизин эмоционален, но не конкретен. В письмах Бакунину и Обрескову, датированных сентябрем 1773 года, он или намекает на ужасное положение графа, или в общих чертах, не называя имен, пересказывает обстоятельства дела, едва не погубившего и Панина, и его самого. 13 сентября Фонвизин сообщает Бакунину, что министр чрезвычайно озабочен тем, что «описывать излишне», поскольку осведомленный адресат и без того может «представить его положение». 28 сентября он рассказывает Обрескову об удивительной твердости графа Никиты Ивановича, «претерпевшего все бури житейского моря» и лишь сейчас «достигшего до некоторого пристанища». Высокая тема требует высокого же стиля, и в этом деловитом, пестрящем цифрами, фактами и перечислениями послании проскальзывают фрагменты, неотличимые от торжественного «Слова на выздоровление… Павла Петровича»: «…злоба, коварство и все пружины зависти и мщения натянуты и устремлены были на его несчастие, но тщетно…» Как и в 1771 году, Бог снова защитил невинную добродетель и снова помог справедливости восторжествовать. Как и в 1771 году, Фонвизин оглядывается на миновавшую грозу и радуется избавлению.

Зато в письме Феодосии Ивановне, написанном до разрешения «кризиса», он, не скрывая страха и волнения, рассказывает об ожидающей его катастрофе: придворные интриганы делают все, чтобы отдалить Панина от великого князя, и требуют выселения «бедного графа» из дворца. Орлов и Чернышев (от сестры Фонвизин не скрывает ничего, даже имен торжествующих врагов) «злодействуют ужасно», и Панин признается своему секретарю, что в случае поражения он непременно подаст в отставку. В сложившейся ситуации растерянному и лишенному поддержки Фонвизину не остается ничего иного, как положиться на Бога, который «вынесет» его «с честию из этого ада». В «ужасном состояние», в «плачевном состояние», в «аду» Фонвизин не забывает, кто он такой, и желает одного — «жить и умереть честным человеком».

Происки Орловых, Чернышевых и Вяземского полным успехом не увенчались. Панин, которого в этой схватке с удаленным при его участии, а теперь вновь набирающим силу и жаждущим реванша Г. Г. Орловым поддерживали вице-канцлер А. М. Голицын, фельдмаршал П. М. Голицын и нынешний фаворит императрицы А. С. Васильчиков, устоял, вместе с ним спасся и Фонвизин. «Его граф» не стал победителем, скорее, был достигнут устраивающий всех компромисс. По распоряжению императрицы должность воспитателя наследника упразднялась, Панин оставался руководителем Коллегии иностранных дел с ежегодным жалованьем в 14 тысяч и пенсионом в 30 тысяч рублей. В знак признания заслуг он получил благодарственное письмо от Екатерины, чин фельдмаршала, петербургский дом по выбору, огромные суммы на заведение хозяйства, годовой запас провизии и напитков, экипажи, лакейские ливреи и девять тысяч душ крестьян на новоприсоединенных польских землях. Более тысячи из них (точнее, 1180) Панин подарил «своему Фонвизину» — благородное постоянство секретаря и сотрудника было оценено и вознаграждено. Правда, Фонвизин стал не единственным чиновником, облагодетельствованным «его сиятельством, состоящим в первом классе действительного тайного советника и всех российских орденов кавалером графом Паниным»: кроме него, земли и крепостных получили «обретающиеся при Государственной Коллегии Иностранных дел» статский советник Петр Бакунин «меньшой» и канцелярии советник Яков Убрий. Благодарные соратники министра заключили письменный договор о разделе дарованных им «маетностей», «три тысячи восемьсот двадцать шесть душ в себе заключающих», и продолжили службу уже в качестве соседей — совсем не мелких землевладельцев. Несколько позднее, в 1779 году, Фонвизин купит у Никиты Панина еще одно имение — Нище, и эта сделка обойдется ему в десять тысяч рублей.

Иван Андреевич Фонвизин владел двумястами душами и был человеком небогатым; рассказывая в начале 1764 года своей сестре Феодосии о состоянии ее жениха и своего друга Аргамакова, Фонвизин отмечал, что они с сестрой имеют 400 душ и что этого вполне достаточно, чтобы «содержать себя честным образом»; сугубо положительный герой «Бригадира» Добролюбов, получив после долгой судебной тяжбы две тысячи душ, в глазах окружающих дворян сразу же становится «почтения достойным», героиня последней комедии Фонвизина «Выбор гувернера» княгиня Слабоумова имеет три тысячи душ и совершенно обоснованно считает себя дамой весьма обеспеченной. В 1773 году Фонвизин, как его друзья, домочадцы и литературные герои, в одночасье превращается в состоятельного хозяина сотен мужиков.

Имение в Витебской губернии гарантирует ему финансовую независимость и вес в обществе, правда, как быстро выясняется, к такого рода деятельности Фонвизин склонности не имеет, поместье занимает его мало, и довольно скоро хозяйство приходит в упадок. Со временем, весной 1784 года, он на 12 лет отдаст его в аренду курляндскому дворянину барону Медему. Арендатор обязуется ежегодно выплачивать владельцу имения по пять тысяч талеров, но настраивает против себя крестьян (из начатого Фонвизиным судебного дела следует, что Медем, кроме прочего, мучил людей «разными несносными работами» и «немилосердными побоями», от которых два человека умерли, а четверо убежали), те отказываются повиноваться Медему, а Медем — передать Фонвизину причитающуюся ему сумму. Обнищавшие крестьяне отправляются в Петербург на поиски работы и там, по словам очевидца, того же Клостермана, «без пищи и крова с смертною бледностью на лицах, едва прикрытые какими-то лохмотьями, шатались, как привидения по улицам…». Но в преддверии тридцатилетия обстоятельства Фонвизина выглядят вполне счастливо: он молод, состоятелен, на хорошем счету у начальства и известен читающей публике. Бесспорно, он имеет все основания задуматься о женитьбе.