Меня зовут I-45 - Вера Огнева

А затем пришла ее очередь.

Она поежилась. Сталь холодила обнаженные лопатки. В стенах гуляло эхо – выстреливали шаги хирурга, прищелкивал пальцами Аларих, инструменты звякали в лотке, мерно гудела какая‑то здоровая установка. Сама же Малая боролась с диким желанием вырваться и сбежать куда подальше. Ведь могла попросить остановиться, сказать, что передумала…

Шаги приблизились. Чей‑то палец тронул шрам на брови.

– Откуда?

Аларих. Его голос.

– Не знаю, – ответила Малая, медленно замерзая. Зуб на зуб не попадал. – С… с детства.

– Сильно тебя приложили. Может, из‑за этого и зрение плохое?

Родители никогда не говорили, как она его получила. «Упала», – отвечали и меняли тему. Упала и упала, Малая особо об этом и не думала. Так ли это было важно?

– Потерпи, сейчас уколю, не больно, – сказал хирург откуда‑то из пятна яркого света. Голос оказался по‑женски высоким и мягким; пальцы размяли ей кожу под глазом.

Ее уже кололи тем утром – вкачали что‑то в сгиб локтя, отчего закружилась голова, а к горлу подступил горький ком. На этот раз игла впилась под глаз, быстро, как москит. Малая вскрикнула и рефлекторно дернулась, порываясь вскочить, но ремни на запястьях, лодыжках и лбу держали крепко.

– Потерпи, деточка… – пробормотал Аларих. Все это время он стоял рядом, неизменно прищелкивая пальцами. Звук выходил звонкий и хлесткий, как пощечина. – Сейчас схватит и будет не так больно… Будешь летать, как в храме на Сатурналиях.

Боль и правда ушла. Половина лица словно отмерла, перестала существовать. Малая хотела было потрогать щеку, но руку держал ремень. Пахнущая спиртом жидкость расползлась по лбу, затекла в глазницу, испарялась на коже.

– Помню, был я на прошлогоднем праздновании в Третьей курии…

Похоже, теперь Аларих обращался к хирургу. Тот поддерживать разговор не рвался. Молча щелкал тумблерами на гудящем аппарате. Мигнула дюжина индикаторов; Малая заметила бусины огней.

– Сущий Тартар. Один так нажрался, что пытался оседлать статую нимфы. Чокнутый пердун…

Хирург выпрямился – тень отдалилась, на лицо вновь упал свет лампы.

– Вы ее предупреждали? – осведомился он в ответ.

– Предупреждали о чем? – переспросила Малая, чувствуя, как сердце снова ускоряет ход.

Силуэт Алариха придвинулся ближе.

– Послушай, – голос снова был ласков. – Окуляр может не прижиться, тут как повезет.

– Такие случаи уже бывали? – Малая еле шевелила языком. Похоже, укол подействовал – в рот будто смолы налили.

– Разное случается.

Железные распорки ухватили веки левого глаза и раздвинули их, до ощутимого натяжения в уголках. В стальном лотке снова что‑то лязгнуло.

– Сейчас немного пощиплет, – сказал хирург. Перед лицом пронеслась тень руки.

И Малая истошно заорала, срывая глотку.

* * *

Первый час в сознании она блевала. Оставила весь скудный завтрак в углу операционной – мозг никак не желал приспособиться. Все было таким пронзительно четким и ясным – с одной стороны. Живой глаз продолжал видеть лишь муть, и от этой разницы тошнило еще сильнее.

– Эй, эй. – Она почувствовала руки на своих плечах. – Сильно не нагибайся, кровь прильет.

Малая навела резкость на круглое, как бородатый мяч, лицо Алариха. Совсем не страшный. Бородатый, с холодными глазами и редкими рыжеватыми завитками вокруг лысины. Патриций, судя по тому, что на шее номера не было; но в спецовке рабочего. Может, раньше был номером, но свел татуировку.

– Давай, Малая, вставай.

Она кивнула и распрямилась. На одеревенелых ногах проковыляла в другой конец сумрачной комнатушки, разглядывая аппараты с блестящими боками. Осмотрела щипцы и похожие на спирали насадки для машин. Несколько полупрозрачных боксов с чипами размером с ноготь. Металлический стол, на котором извивалась совсем недавно. Впервые она видела, а не догадывалась.

Открывшееся стерильное царство ее бы даже порадовало – приятно знать, что тебя оперировали в чистоте. Но в мякоть мозга словно сверло вворачивали. Медленно, с расстановкой. Малая подавила зазорное желание попросить еще инъекцию обезболивающего. Или крепкой настойки. Чего угодно, что могло дать ей отдых хотя бы на пару часов.

Времени на отдых не было. У Энцо времени не было.

Она оперлась обеими руками на какой‑то аппарат, пережидая боль. По экрану у ее пальцев в два ряда бежали символы – как зеленые муравьи.

Очередной приступ едва не ослепил. Малая зашипела, сжала кулаки.

Зеленые столбцы вдруг смешались. Экран потух. Из решетки на боковой стенке аппарата потянулся дым, запахло паленым. Малая сглотнула и торопливо сдвинулась от него подальше. Только и умела, что ломать.

Рядом что‑то мелькнуло. Она вздрогнула и обернулась. Зеркало, всего лишь зеркало. А в нем тощая девчонка с бледным, будто выпачканным мелом лицом. Губы кривятся. На шее и бандаже на груди темнеют засохшие потеки крови.

Новый глаз подмигнул зеленым огоньком. Круглая линза, вокруг которой серебрилась пластина из легкого сплава. Она закрывала глазницу полностью, от брови до скулы; тянулась через висок до линии роста волос.

– Теперь один глаз у меня зеленый, – тихо сказала Малая.

– А также ударопрочный, водонепроницаемый, жаро– и морозоустойчивый. Имперский, с повышенной кратностью увеличения. Таких окуляров в канализации не найдешь.

Аларих говорил, как заправский продавец из телевизионной рекламы.

– Что, если я все‑таки выведу его из строя?

Он фыркнул:

– А ты как думаешь? Останешься без глаза.

Хирург вытряхнул лоток в раковину, встроенную за лазерным аппаратом, ополоснул сталь. По кипенно‑белым стенкам раковины побежали розовые потеки.

Вновь подступила тошнота. Малая отвернулась к зеркалу и странной девушке в отражении.

– И что теперь?

Губы девушки шевельнулись в такт словам.

«Пандора»

Уровни Четвертой курии накрыла ночь. Прожектора золотили толстые ноги жилых колонн. Россыпь окон на их бетонных стенах. Шоссейные полосы и улицы, что сплетались в лабиринт далеко внизу.

Машина летела по дуге развязки, как сигнал по кабелю. Молчаливый водитель с номером на затылке не отрывал злых впалых глаз от дороги. Изредка прикусывал колечко серьги в губе. Аларих сидел на заднем сиденье рядом с Малой. Походил на старейшину из Сената: в белой тоге, уложенной складками на левом плече, с красной тесьмой на вырезе туники, с перстнем на пальце. Печатка перстня вспыхивала, как датчик движения в укрытии «Псов Свободы».