Время жить - 2. Безжалостное небо - Мила и Виктор Тарнавские

подлокотнике кресла кнопку аварийного перезапуска и с усилием вдавила ее.

В первые несколько секунд не было ничего. Сердце у меня, казалось, провалилось куда-то вглубь живота. Но затем в рубке вспыхнул неяркий свет, который принес огромное облегчение. Лишь в этот момент до меня дошло, что тяготение никуда не делось, значит, гравикомпенсаторы продолжают функционировать, а поскольку я до сих пор жив, нас по-прежнему охраняет защитное поле, не пускающее в корабль космическую радиацию.

«Одиссей» в моем восприятии снова вздрогнул, пробуждаясь. Мой взгляд уперся в навигационные приборы – не хватало еще отклониться от курса из-за этого инцидента! К счастью, рыскание составило не более двух угловых минут, и корабль сам устранял их корректирующими импульсами. Главный двигатель снова включился, и это убрало с моей души камень массой, наверное, в несколько десятков тонн…

Черт, что это было?!

А ведь, между прочим, это моя прямая обязанность.

– Экипаж, осмотреться в отсеках! – каркнул я в систему всеобщего оповещения.

Даже сам не знаю, откуда вылезла у меня эта фраза, присущая, скорее, подводникам. Однако парни меня поняли.

– Система жизнеобеспечения в норме. Повреждений нет, – первым доложил мне Хавьер, а дальше на меня обрушился целый вал рапортов. Все было в полном порядке, все работало, как подобает, – похоже мы отделались всего лишь испугом.

Но какая сволочь нас так напугала?! И почему молчит кэп?!

Дверь рубки отъехала в сторону, и на пороге появился сам Коржевский в сопровождении Марка.

– Принимаю командование, – сообщил он мне, присаживаясь на свое командирское место. – Внимание, экипаж! Поздравляю всех с успешным прохождением первой в полете учебной тревоги. А сейчас приступим к разбору действий.

Так это было учебной тревогой?! Не знаю, какое у меня было в тот момент выражение лица, но Марк, глянув в мою сторону, чуть взбледнул и слегка отодвинулся, прикрывшись кэпом. На вводных во время подготовки у нас, понятно, случались и не такие ситуации, но корабль на пару десятков секунд реально вырубился полностью! Какой… не очень умный человек придумал устроить такую тренировочку со стопроцентным эффектом присутствия?! Или это как в Чернобыле – нажали на кнопку максимальной проектной аварии, чтобы посмотреть, что произойдет?!

Правда, слушая кэпа, я немного поумерил эмоции. Все-таки, приходится учитывать и такой фактор, как менталитет моих нынешних современников. Они настолько привыкли с детства к виртуальной реальности различной степени правдоподобности, что, наверное, им-то как раз и потребовалось такое грубое и осязаемое погружение в действительность. По крайней мере, парни, собравшиеся в рубке на разбор полетов, почти все выглядели весьма взъерошенными.

Реально невозмутимым смотрелся Сергей Сухина, но в нем я и не сомневался. В ходе юпитерианской экспедиции несколько лет тому назад он спас американского астронавта, когда у того на Европе забарахлил скафандр, приняв единственно верное решение за считанные секунды. И в этом весь Сергей – спокойный и надежный как скалы, которые он изучает.

Дэвид Джонс вообще источал широкие улыбки во все стороны. Ведь гравикомпенсаторы, за которые он в ответе, отлично проявили себя во время тревоги, продолжив нормально функционировать даже во время отключения прочих систем корабля. Сейчас он, по-моему, немного смахивал на политика, приветствующего своих избирателей. Кстати, у Дэва, и в самом деле, было определенное сходство с молодым Биллом Клинтоном.

В сложном и ответственном хозяйстве Хавьера тоже прошло без малейших сбоев. Но сам он буквально растекся в кресле, не скрывая облегчения. Хмурился и двигателист Эрик Болас. Возможно, они оба лучше других понимают, по какому краю все мы только что прошли.

Вот кто меня реально поразил, так это Мичиёши. Во время тревоги он спал в каюте, готовясь принять у меня вахту. А после ее завершения собрался продолжить прерванный отдых. По-моему, в рубку он прибыл последним. И хотя его плоское азиатское лицо не выдавало никаких эмоций, я различил исходящее от него легкое недовольство.

Мне вдруг вспомнилось, что Миша-Митч – один из самых опытных космонавтов в нашем экипаже. Вместе с Сергеем Сухиной, с которым он очень дружен, принимал участие в экспедициях к Марсу, Церере и в систему Юпитера. По справедливости, именно он достоин звания первого пилота, вот только Миша при всех своих знаниях и опыте совершенно лишен лидерских качеств. Он хороший товарищ, славный парень и идеальный исполнитель, но… только исполнитель. Проявлять инициативу – не в его характере.

Как мне кажется, дело здесь в немалой степени заключается в национальных особенностях. В последние лет сто пятьдесят, если не больше, «Восходящее солнце» медленно, но верно клонится к закату, превращаясь во что-то вроде Швейцарии – богатой, благополучной, но безнадежно провинциальной. Космические исследования – как ни странно, одна из немногих областей, в которых Япония все еще входит в число мировых лидеров.

Впрочем, тут мне пришлось отвлечься от наблюдений за другими, потому что кэп перешел к анализу конкретно моих действий. И оценил их примерно на троечку с плюсом. Оказывается, от волнения я забыл несколько пунктов инструкции, а плюс получил за то, что не дергался и ничего не напортачил.

По-моему, сомнительный комплимент. Никак не могу привыкнуть к тому, что совершенная автоматика «Одиссея» требует не каких-либо действий в нештатной ситуации, а наоборот, бездействия. Считается, что корабль справится сам с любой неожиданностью. А если не справится, то мы об этом просто не узнаем, так как в первую же микросекунду превратимся в звездную пыль.

Так или иначе, учебная тревога оставила после себя неприятное «послевкусие». Сдав вахту Мише и поужинав, я не пошел к себе в каюту, а отправился бродить пронизывающими весь корабль техническими коридорами. Сейчас мне никого не хотелось видеть, а их пустота и тусклый свет должны были, как я надеялся, привести в порядок разошедшиеся нервы.

Я уже почти закончил «большой круг» и собирался пойти на второй, как внезапно услышал чьи-то голоса.

Это, наверное, Кэнджи. Технические коридоры – это их с Цветаном вотчина, но болгарин сейчас на вахте. В любом случае, этот разговор меня не касается. Я уже развернулся, чтобы уходить, но вдруг остановился. Усталый мозг, наконец, сформулировал то, что пыталось донести до него подсознание.

В коридоре реально разговаривали. Причем без характерного для Кэнджи акцента. Более того, один голос был мне вовсе не знаком, а второй забавно растягивал слова будто кот Матроскин в озвучке Табакова.

Что за дичь?! Посторонние в космическом корабле – это почище, чем зайцы на подводной лодке! Или мозг окончательно шизанулся и выдает мне глюки?!

Чувствуя себя совершенно по-дурацки, я подкрался к небольшому