Месть фортуны. Фартовая любовь - Эльмира Нетесова

Вахтер уже повернул к выходу, когда возле закусочной остановился трактор с санями, груженными доверху бревнами, корягами. Чумазый, усталый тракторист зашел в закусочную промочить горло бокалом пива. Увидев Иваныча, спросил удивленно:

— А кто мне ворота откроет? Я же вам дрова привез!

— Оставь сани до утра! Все равно теперь их разгрузить некому! Все по домам ушли. А я один — не одолею! Тут же целая гора! — оглядел из окна сани.

— Мне утром на торфозавод надо! — заартачился тракторист.

— Ты еще проснуться не успеешь, как наши ребята сани освободят! — убеждал Иваныч.

— Ну хоть двор открой! Заеду!

— Да оставь у ворот! Завтра заедешь сразу. А то теперь по потемкам заденешь чью-нибудь машину, потом скандала не оберешься! Там у тебя коряги! Оставят царапину, мне потом не работать у них! Подожди до утра! Сам знаешь, к нам на территорию без проверки транспорта не пускают. А ее не я провожу, — говорил Иваныч, понимая, что трактористу очень хочется скорее отделаться от груза.

Но доводы вахтера убедили. И тракторист согласился оставить сани с дровами до утра.

Иваныч пошел домой довольный. Он не захотел взять на себя чужие обязанности, а может, слишком торопился домой, решил не возвращаться.

Тракторист пил пиво. Разговаривал с алкашами. Капка не прислушивалась. У нее мелькнула мысль. Шальной показалась она вначале. Но Задрыга не могла отвязаться от нее. И, подсев к кентам, предложила тихо:

— Разгрузим?

— Ты что? Съехала?

— Где? Зачем? — не поняли фартовые. И только Василий сообразил сразу, что задумала Задрыга.

Он тихо объяснил кентам, что этот шанс упускать нельзя. Ведь мерзлые коряги и бревна могут вынести любую решетку; выдавить и сломать любую сталь и арматуру, как жалкую спичку.

— А уж решетки, если хорошо разогнать корягу иль бревно, в куски пустят шутя! Только бы своих не поубивать в камерах!

— Вот мороку тебе задали чекисты! — пожалела тракториста уборщица зала.

— Да уж это верняк, всем от них невпродых. И рабочему человеку! Каждому печенки достанут!

— Теперь еще знай, как сани поставить! Проезд их машинам надо оставить! А значит, сани ближе к дому. Не то кипеж будет! Поднимут с койки ни свет, ни заря! — встрял в разговор рассудительный Мельник.

— И подпалить те дрова! — бросила в сердцах уборщица.

Тракторист хохотнул, уходя. А вскоре, сев в кабину, повел

трактор к зданию комитета. Завернул за угол. И отцепил их. К нему никто не подошел, не выглянули в окно.

Дождавшись, пока трактор скроется за поворотом, вышли из закусочной кенты. Огляделись. Ни одной души на улице. Лишь одно окно в комитете было освещено. Там двое дежурных играли в дурака, отвешивали друг другу звонкие, щелбаны. Кенты, воспользовавшись этим, нырнули за угол.

Задрыга быстро влезла на борт саней, открыла боковые крепления. Корчи и бревна с грохотом и гулом покатились вниз.

Вот верхняя коряга, развернувшись на бревне, съехала с борта, кувыркнувшись, ударила в окно подвала, выдавила стекло. На корягу съехало бревно, надавило на корягу, та заскрипела по решетке и через мгновенье — вдавила ее внутрь.

— Линяй, кенты! — крикнула Задрыга в образовавшуюся дыру.

Растерявшиеся поначалу лесные братья муравьями полезли из окна. Наперев бревном на второе окно, фартовые выпустили всех братов. И, не оглядываясь, скрылись в темноте.

Чекисты, дежурившие на посту, не услышали, ничего не заподозрили, и до самого утра не знали о случившемся.

Фартовые Черной совы, придержав Василия, велели передать Деду, что не считают теперь себя его обязанниками.

Задрыга не дала парнишке вместе с лесными убежать в чашу сразу и настояла, чтобы тот указал дом Семеновны.

Василек не упрямился. Он тут же зашагал к окраине поселка, где жила проводница.

Ее покосившаяся хибара стояла на отшибе, словно пренебрегала соседями. Даже окна домишки смотрели не на улицу, а в болота. Что она хотела увидеть там?

Капка заглянула в избенку через подслеповатое окно. Бабы не увидела. Задрыга прислушалась. Уловила чей-то голос из сарая. Подошла вплотную.

Баба уже подоила корову, закладывала сено в кормушку.

Капка резко открыла дверь. Влетела в сарай вихрем. Выбила из рук вилы, не жалеючи, изо всех сил, сунула ей кулаком в печень.

Семеновна, онемев от боли, открыла рот. Кричать не могла. Сил не стало. Ни защититься, ни вытолкнуть непрошеную гостью, какая, понятно, появилась не с добра.

Капка сшибла с ног согнувшуюся пополам бабу. Ухватив за голову, подтащила к сточной яме, переполненной навозной жижей.

— Хавай, сука! — сунула по самую шею обессиленную проводницу. Та слабо вырывалась, но тут же получала короткие, болезненные удары, парализовавшие всякое сопротивление. Вскоре тело бабы обмякло. Она перестала дергаться. И Задрыга выпустила из рук шею Семеновны. Та лежала не шевелясь, воткнувшись в сточник по плечи.

— По горло нахлебалась! — сплюнула Задрыга и вышла из сарая, закрыв двери наглухо.

Кенты через щели в двери видели, как расправилась Капка с проводницей и немало дивились свирепости и злопамятству Капки.

Почти все они имели за плечами не одну судимость, сидели во многих тюрьмах, зонах и колониях. Много лет фартовали в малинах. Но вот так расправиться с бабой сумел бы не каждый.

Неудивительно, что мороз продрал и сердца, и души. Да, им тоже не раз приходилось мстить, убивать, отнимая жизнь у людей, но смерть сама по себе наказание, тем более — насильственная! Зачем же добавлять к ней глумление?

Фартовые смотрели на Задрыгу, как на черта из преисподней, не имевшего жалости.

— Неужель в Черной сове все такие падлы? — дрогнул Чувырла всем телом и добавил:

— Лесные против этой малины просто дети!

— Паскуда! Верняк! Но как потрафила братам! И доперла ж курва, как высадить решетку? Я б не сообразил! Клянусь волей! — восторгался Капкой Тундра.

— Не фартило бы вам, если б лажанулись с этой свиристелкой! Она из любого шутя душу вытряхнет. Это как два пальца обоссать! — вставил Мельник. И, увидев приближающуюся Капку, умолк.

— Ну, что, хиляем? — сказала так, словно ничего не произошло.

Окраиной поселка кенты вышли к железнодорожному вокзалу и вскоре сели в поезд, уходивший на Калининград.

Утром, когда город еще спал, малина вернулась на хазу.

Шакал провел бессонную ночь. Беспокоился за Капку и кентов. Курил. Глушил кофе и злился, что не смог удержать Задрыгу, не сумел отказать ей. Да и не послушалась бы. Это он видел: Уехала бы сама. Не умеет прощать обид. Не может забывать их. С таким характером тяжело дышать в малине. Но как переломить упрямый норов девчонки, лишенной многого. Приходится возмещать тем, чего не имеют остальные.