Судьба Шута - Робин Хобб

Я попытался найти в этом утешение, но пятеро у меня внутри не терпели неподвижности. Они заставили меня повернуться, поднять руки, подпрыгнуть, наполнили мои легкие воздухом. Я ощущал, что они с радостью воспринимают ночь, ее вкусы, запахи и звуки, прохладный ветерок на моем лице. Они алчно наслаждались ощущением жизни.

– Какая помощь тебе нужна? – спросила веснушчатая девушка, и в ее голосе я услышал сочувствие и желание выслушать.

Но под их желаниями скрывалось неуемное любопытство менестрелей, стремившихся побольше узнать о чужих несчастьях. Она хотела получить обратно и эту часть жизни.

– Нет. Уходите. Вы не можете мне помочь. – А потом против воли я все им рассказал. – Мой друг мертв. Я хочу вернуть его к жизни. Может ли менестрель в этом помочь?

Несколько мгновений, пока я смотрел на труп Шута, они почтительно молчали. Потом веснушчатая девушка сказала:

– Он совсем мертв, да?

– Да, совсем, – заявил тип с низким голосом, но тут же добавил: – Я могу сочинить песню, и его будут помнить тысячу лет. Только таким способом обычные смертные могут пережить свою плоть. Отдай мне воспоминания о нем, и я начну.

Затем заговорила старуха.

– А знаем ли мы, как победить смерть? Мы что, лишь перья на короне шута? Нам повезло, что в нас осталось хоть немного жизни. Как жаль, что твой друг не пользуется расположением дракона, тогда бы он смог разделить с нами его дар.

– Кто вы такие? – резко спросил я.

– Мы мелодичные песни, сохраненные так, чтобы в миг зимы нашей смерти ты мог вновь ощутить вкус нашего лета, – заговорил юноша, так озабоченный сохранением своего образа, что он полностью разрушил его в моих глазах.

– Пусть говорит кто-нибудь другой! – взмолился я.

– Мы – любимцы драконов, – произнесла женщина. До сих пор она молчала. Ее голос был подобен глубине спокойного водоема и более хриплым, чем у большинства женщин. Я слышал его в моем сознании, хотя слова произносили мои губы. – Я жила у реки черного песка, в маленьком городке под названием Пикник. Однажды я пошла к реке за водой и там встретила свою драконицу. Она была еще совсем юной, подходило к концу ее первое лето, да и для меня наступила лишь весна моей жизни.

О, какой зеленой она была, с глазами, подобными расплавленному золоту. И когда она посмотрела на меня, мое сердце утонуло в водоворотах ее глаз, чтобы больше никогда не вынырнуть на поверхность. Я должна была петь для нее; говорить оказалось недостаточно. И она очаровала меня, и я пела для нее и очаровала своего дракона. И всю свою жизнь я оставалась ее менестрелем, ее бардом. А когда моя жизнь подошла к концу, она пришла ко мне с даром, на который способен лишь дракон. То была щепка от драконьего кокона… ты знаешь, о чем я говорю? Про колыбели, которые они ткут для змей, где те должны спать, пока не превратятся в драконов? Иногда случается так, что кто-то из змей погибает во сне. И кокон медленно распадается; драконы запрещают людям к нему прикасаться. Но для меня Дымное Крыло принесла щепку от такого кокона. И приказала омыть ее своей кровью, а потом окрасить кровью свои пальцы, думая о пере.

Я знала, что означает такой дар. Лишь немногие его получали, даже те менестрели, что достойно служили драконам. Мне предстояло занять место в короне менестрелей, чтобы мои песни и слова, мой образ мыслей сохранились даже после моей смерти. Корона была собственностью Правителя Речных земель. Лишь Правитель решал, кто достоин носить корону и петь голосами давно умерших менестрелей. То была великая честь, поскольку только дракон мог выбрать того, кто станет пером, и только Правитель мог даровать право носить корону. Какая честь… Я помню, как сжимала перо, когда умирала… ведь я умерла. Как и твой друг. Жаль, что твой друг не пользовался благосклонностью драконов, – тогда бы он мог рассчитывать на такой дар.

Меня потрясла ирония происходящего.

– Но он пользовался их благосклонностью. Он умер ради того, чтобы пробудить дракона, последнего дракона-самца на свете, чтобы Айсфир смог стать супругом Тинтальи, последней самки дракона.

Наступившая тишина сказала мне, что я сумел произвести на них впечатление.

– Да, это история, достойная того, чтобы ее рассказали! Поделись с нами воспоминаниями, и каждый из нас создаст для тебя песню, поскольку о таком замечательном событии должно быть никак не меньше двух десятков песен! – сказала старуха, которая вновь произнесла эти слова моим ртом.

– Но я не хочу песни о нем. Я хочу, чтобы Шут оставался таким, каким он был, живым и здоровым.

– Мертв – значит мертв, – заявил мужчина с низким голосом. Но он говорил мягко. – Если ты готов открыть нам свои воспоминания, мы сплетем наши песни. Даже твой скромный голос сможет дать им долгую жизнь, поскольку истинные менестрели услышат, как ты их поешь, и начнут петь сами. Ты хочешь, чтобы так было?

– Нет. Пожалуйста, Фитц, нет. Пусть все останется как есть. Пусть все закончится.

Я ощутил шепот, легкое дыхание слов. И содрогнулся от дикой надежды и страха.

– Шут, – выдохнул я, молясь о том, чтобы услышать продолжение.

Но тут же началась какофония голосов, слившихся в неразборчивый шум, когда пятеро перьевых менестрелей принялись одновременно задавать мне дюжины вопросов. Наконец низкий голос заставил всех смолкнуть:

– Он здесь! С нами. В короне. Он дал свою кровь короне!

Но от Шута я не услышал больше ни слова. И тогда я заговорил, обращаясь к ним:

– Корона была сломана. И он починил ее при помощи своей крови.

– Корона была сломана? – в ужасе переспросила старуха. – Но это конец для всех нас! Навсегда!

– Он не может оставаться в короне! Он не был избранным. Кроме того, корона принадлежит всем нам. Если он ее возьмет, мы сможем говорить только через него! – Юноша был возмущен вторжением Шута на его территорию.

– Он должен уйти, – сделал вывод человек с низким голосом. – Мы очень сожалеем, но он должен уйти. Он не имеет права быть с нами.

– Он не был избран.

– Его не приглашали.

– Мы его не хотим.

Они не давали мне и рта открыть. Корона стала еще крепче сжимать мою голову. Я поднял руки, мне показалось, что менестрели перебрались из моего тела в корону, чтобы сделать то, что они сейчас делали. Сейчас мое тело вновь принадлежало мне, и я попытался сорвать корону. Однако мне и на ноготь не удалось ее сдвинуть. На меня накатила волна ужаса, когда я понял, что корона погружается в мою плоть, как группа Скилла погружалась в тело каменного дракона.

– Нет! – вскричал я.

Я затряс головой, пытаясь сорвать корону. Она не поддавалась. Хуже того, я уже больше не ощущал дерево под своими пальцами. Корона стала похожа на кольцо из плоти. Когда я осторожно поднял руки, чтобы ощупать перья, они мягко, точно петушиный хвост, прогнулись под моими пальцами. Я ощутил, как к горлу подкатила тошнота.