Одна жизнь – два мира - Нина Алексеева

Дети радостно побежали вниз. Кирилл всю дорогу проболтал с Александрой Львовной, у них даже какие-то общие близкие знакомые нашлись.

Нам с Кириллом дали маленькую комнату на втором этаже в главном здании. Детей поместили в домике во дворе под надзором милого пожилого господина, руководившего этим детским домом.

Утром Александра Львовна познакомила нас с Татьяной Алексеевной Шауфус. Руководить нашей судьбой как будто взялись эти две дамы.

— Сколько с вас взял Виноградов за свои услуги? — спросила Т. А. Шауфус.

— Ничего, — ответил Кирилл. — Он сказал, что если бы он взял наше дело, то это стоило бы нам приблизительно 500 долларов.

— Гоните его к черту! Правда, Шура? — обратилась она к Александре Львовне.

Не пользуясь никогда в жизни услугами адвокатов, мы вообще понятия не имели, дешево это или дорого. Учитывая размеры зарплаты советских служащих, нам эта сумма казалась довольно значительной, но мы надеялись, что в будущем мы сумели бы расплатиться.

Александра Львовна и Татьяна Алексеевна Шауфус сообщили нам, что завтра приедут служащие Госдепартамента, которые хотят с нами познакомиться и поговорить.

Нам, по наивности, казалось, что лед тронулся, что это начало нашей связи с американским правительством и теперь наше дело сдвинется с мертвой точки.

Кирилл заявил им, что мы советские граждане, оставили свой пост в посольстве и просим американское правительство предоставить нам и нашим детям политическое убежище в Америке.

Чиновники несколько раз приезжали на толстовскую ферму, очень любезно разговаривали с Кириллом, меня не беспокоили.

Кирилл, очень удрученный после разговора с теми, кого мы еще считали представителями от Госдепартамента, сказал мне:

— Ты понимаешь, меня упорно спрашивали, не являюсь ли я агентом НКВД, вот уж к кому-к кому, а к этой почтенной организации я никогда никакого отношения не имел.

Мы долго не могли понять, откуда они это взяли.

Оказывается (о чем мы узнали гораздо позже), после гибели Уманских в мексиканских газетах были напечатаны фамилии членов комиссии по проведению похорон погибших Уманских и его свиты, и там было написано: «сеньор Алексеев, представитель НКВД» (Народный комиссариат внутренних дел) вместо НКВТ (Народный комиссариат внешней торговли). Из-за одной буквы содержание получилось довольно зловещее. Тогда в той суматохе, во время похорон никто на это не обратил никакого внимания, но здесь эту газету раскопали, и теперь надо было доказывать, что ты не верблюд.

Это тоже создало нам миллион всяких неприятностей. Но главным было то, что мы даже не знали, что они подозревают Кирилла в принадлежности к НКВД. Он упорно твердил, что никогда никакого отношения к этой организации не имел.

— Значит, скрывает, — решили по-дурацки они. Но неужели они не понимали, что ни один агент в здравом уме никогда в жизни не скажет представителям прессы: я представитель или я агент НКВД?

За это время мы уже кое-что узнали о предстоящих нам мытарствах, как в отношении продления визы, получения права на работу, так и оформления нашего статуса политических эмигрантов.

— Так что же нам делать? С чего начинать?

На ферме мы уже познакомились с ее жителями и с некоторыми довольно крепко подружились, особенно быстро мы сблизились с княгиней Лидией Александровной Голицыной, с ее мужем Николаем Васильевичем Голицыным, с их дочерью Татьяной и ее будущим мужем Николаем, бывшим солдатом Красной Армии, который не вернулся в Советский Союз, остался во Франции и которого они приютили и привезли с собой в Америку.

Мы также познакомились с внуком Льва Николаевича Толстого Иваном Михайловичем Толстым.

Они все тоже приехали из Франции совсем недавно. Пройдя там все испытания предвоенной и послевоенной суматохи и будучи сами почти всю свою жизнь эмигрантами, они очень хорошо понимали наше положение и искренне хотели нам помочь. Но они были такие же вновь приехавшие, как и мы, и знали Америку и американские порядки не намного лучше нас.

Такое удивительное сплетение обстоятельств бывает тоже один раз в жизни. Александра Львовна Толстая познакомила нас с очень известным американским журналистом и с его женой. Она и пригласила их на толстовскую ферму, и с тех пор и до самой смерти они были самые близкие наши друзья.

В то время в Нью-Йорке была пара русских ресторанов, в которых поздно ночью выступали неплохие артисты, туда и любили ходить наши новые знакомые, чтобы послушать русское пение. Они всегда просили нас пойти вместе с ними, составить им компанию.

Когда мы выходили из этих русских ночных клубов, Сюзи, прижавшись ко мне, говорила: «О, как я люблю, Нина, эти русские песни».

Однажды она пригласила меня и Риту, их взрослую дочь, которая была уже замужем, зайти к ней в спальню, и здесь я вдруг увидела точно такую же фотографию, которая привлекла мое внимание в кабинете Евгения Львовича 12 лет назад в предвоенной Москве. Я только успела сказать: «Эту фотографию я ви…», но взглянув на Сюзи, я, что называется, на полуслове проглотила язык — на ней просто лица не было. А спустя несколько дней мы с ней встретились на «ленче» в ресторане «Уолдорф-Астория».

— Нина, я поняла, что ты была знакома с Евгением Львовичем, ты его хорошо знала?

— Мы были хорошие друзья.

— А я этого человека любила так, как никогда никого. Я готова была идти за ним, куда угодно.

— Ты что, могла бы бросить Марти? — спросила я.

— Ты не понимаешь, я могла бы бросить все. Я так тяжело переболела, что думала, не перенесу разлуки с ним.

— Ну а он? Как он к этому относился, ты ведь с ним говорила. Может быть, он не знал о твоих чувствах к нему и думал, что тебе от скуки просто хочется развеяться.

— Как не говорила, мне до сих пор тяжело вспоминать, мне кажется, я и сейчас бросилась бы за ним в огонь и в воду. Я писала, умоляла его. Он всегда был очень корректен и вежлив, но и только. Я два месяца жила рядом с ним в палатке, это самые счастливые дни в моей жизни. Нина, если бы ты знала, как я его и сейчас люблю. Когда ты сказала, что видела точно такую фотографию, я сразу поняла, что ты его знаешь. Я всю ночь не могла уснуть. Как он сейчас, где он?

— Насколько я знаю, он во время войны был на фронте с маршалом К. К. Рокоссовским.

— Его я тоже знаю, мы часто встречались на приемах, они были большие друзья.

— А как Марти к этому относился? Или он не знал об этом?

— Как не знал? Я не могла скрыть свои чувства даже от него, и если бы не он, меня, наверное, в живых давно бы уже не было. Ты знаешь, такое бывает у человека один раз, и это на всю жизнь.

Прошло уже двенадцать лет, как я познакомилась с Евгением Львовичем, с тех пор сколько воды утекло, и вот через океан, на другой части нашей планеты, в Нью-Йорке я встретила женщину, о которой он, под впечатлением только что закончившегося романа, вспоминал и рассказывал мне.