Религия - Тим Уиллокс

Три всадника поехали дальше, оставив эту terra damnata за спиной, и Гуллу Кейки повел их на север, к краю хребта Наш-Шар. Оттуда доносились до них звуки битвы, последней битвы, еще более бессмысленной, чем все предыдущие, которая должна была наполнить воды залива Святого Павла телами новых покойников.

* * *

На гребне холма они увидели рыцаря-командира прибывшего подкрепления, Асканио де ла Корна. От взволнованного адъютанта Тангейзер узнал последние новости.

Турецкая армия — все еще насчитывающая тридцать тысяч человек, включая обслугу, но испугавшаяся двадцати тысяч свежих сил христиан — почти все предыдущие сутки была занята погрузкой на транспорты и галеры флота Пиали. Этим утром, перед рассветом, разведчики-сипахи из отряда Сари Бейрака сообщили, что христианское подкрепление на самом деле составляет меньше половины указанной цифры, и Мустафу охватил один из тех приступов гнева, которыми он славился. Твердо вознамерившись извлечь долю славы из грядущего бедствия, он тут же высадил на берег залива Марсамшетт девять тысяч лучших воинов из того, что у него оставалось, и лично повел их маршем к хребту Наш-Шар на битву. Пусть это и делалось в припадке гнева, но славная победа могла бы настолько поднять дух турецкой армии, что Мальта была бы завоевана, несмотря ни на что. Корабли Пиали прошли вдоль побережья и бросили якоря в заливе Святого Павла, к берегу которого могла бы отступить армия в случае катастрофы.

Катастрофа и разразилась там, куда Мустафа привел своих воинов.

Между хребтами Наш-Шар и Вардижа, растянувшись на милю к северу, открывалась Бингемская котловина, начинающаяся узкой расселиной и расширяющаяся к заливу. На заре испанская пехота де ла Корны и рыцари ордена, только что прибывшие с Сицилии, спустились в котловину с холма, чтобы ответить на последний выпад турок. И в это же самое время кавалеристы де Луньи выехали из Мдины по дороге на Мгарр, идущей по холмам, и зашли с запада, чтобы атаковать колонну Мустафы с фланга. После часа яростной схватки измотанная турецкая армия отступила и побежала к заливу.

Тангейзер окинул взглядом перспективу. Простоявшая заброшенной все долгое лето, Бингемская котловина представляла собой широкую долину с выжженной травой и полями. Некогда житница острова, теперь эта котловина превратилась в залитую кровью арену, усеянную сотнями покойников, ковыляющими ранеными и десятками бьющих в предсмертной агонии ногами лошадей. Долина коробилась в жарком мареве, словно меланхолический ландшафт геенны. Тангейзер гадал, сумел ли Орланду преодолеть его.

Если сумел, значит, он на заливе Святого Павла, который едва ли являлся сейчас более безопасным местом. Залив был черен от множества галер и лодок, его воды пенили весла баркасов, отчаянно старающихся перевезти солдат обратно на корабли. По берегу беспорядочно метались тысячи людей. На плоской оконечности долины перед заливом и на невысоких холмах, закрывающих берег с юга, доблестный арьергард сдерживал мощный натиск христиан, отвоевывая для товарищей время. Вдоль всей этой линии, над которой стояли густые столбы мушкетного дыма, бушевала рукопашная. Среди поднятых турецких штандартов Тангейзер узнал санджак-и-шериф и, в самом центре, штандарт Мустафы. Упрямый престарелый генерал и его гарибы — хранители знамени пророка — будут последними, кто погрузится на корабль. Справа стояли одетые в доспехи янычары Зирхли Нефера. Алжирские мушкетеры Хассема растянулись вдоль холмов. А на противоположном конце строя, слева от Мустафы, упираясь в залив Салина, развевались желтые знамена Сари Бейрака. Кавалерийское подразделение Аббаса.

— Только посмотри на них, — произнес Борс. Могучий уроженец Карлайла сидел на коне, положив на колени дамасский мушкет. Кажется, он говорил о турках. — Сколько доблестных воинов было впустую загублено на этой скале.

— Сегодня мы здесь не ради турок, — сказал Тангейзер.

Борс ответил:

— Я знаю, кому мы хотим пустить здесь кровь. — Он заморгал и отвернулся, словно ощущал себя уже не тем человеком, каким был когда-то. Потом он снова повернулся к Тангейзеру. — Я рассказал ему все!

— Я и сам рассказал бы, — заверил его Тангейзер. Он уже слышал историю о голове Сабато Сви. — Но это никак не повредило, он просто получил ту веревку, из которой сам себе связал петлю.

Его слова не утешили Борса. Он взглянул вниз, на окровавленную долину, на бурно кипящее по всей котловине побоище.

— И где мы его найдем?

Тангейзер обернулся к Гуллу Кейки, который наблюдал за уничтожением цвета турецкой армии с гораздо большей радостью, чем его спутники. Тангейзер махнул рукой.

— Желтые знамена, — сказал он. Гуллу кивнул. — Мы сможем добраться до них быстро, не пробиваясь через сражение? Если Орланду здесь, он будет с ними.

Гуллу направил свою лошадь вниз по склону, Тангейзер повернулся к Борсу.

— Там мы найдем и Людовико.

Борс двинул лошадь вслед за Гуллу Кейки.

— Борс! — позвал Тангейзер.

Борс остановился. Тангейзер подъехал ближе. И сказал:

— Usque ad finem.

Он протянул руку. Борс взял его руку и крепко пожал.

Они поехали вслед за Гуллу на север, вниз по гребню холма в сторону залива Салина. Море справа от них было белым от отраженного света. Отряды Пиали патрулировали только берег. Когда хребет опустился в узкую седловину, за которой начался пологий спуск к волнистым холмам, грохот битвы сделался громче, дым от горящего пороха разъедал им глаза. Они проезжали мимо людей с чудовищными ранами, с отсеченными конечностями и стрелами, торчащими из животов, которые доползли сюда, чтобы умереть. Они провели своих лошадей в какой-то сотне футов от общей свалки, и Тангейзер внимательно рассмотрел бушующий рядом хаос.

Целое войско tercios — должно быть, не меньше полутора тысяч — осаждало турецкие ряды с алебардами и копьями, пока пять mangas[116]аркебузиров с почерневшими ртами две сотни человек в каждой, прекрасно защищенные колючим частоколом колющего оружия, — держа патроны в зубах, отмеривали порох, заряжали и выстреливали; ряды их постоянно сменяли друг друга, они поливали врага продольным огнем, сеявшим смерть в турецких рядах. Напуганные, лишившиеся всадников лошади брыкались и бросались из стороны в сторону, носясь по полю, топча кричащих раненых копытами. Насколько мог судить Тангейзер, турецкие кавалеристы, теснимые копейщиками-христианами, сражались по большей части пешими.

На пологом спуске в котловину, в двух сотнях ярдов от главного сражения, несколько сотен конных рыцарей выстроились в клин и теперь, выставив перед собой копья, двинулись на левый фланг турок. Испанские пехотинцы ощутили, как дрожит под всадниками земля, и sergento mayor[117]проревел приказ, который был тут же подхвачен abanderados.[118]Гениальность войска tercios состояла в слаженности действий копейщиков и аркебузиров каждого подразделения. Подчиняясь взмахам синих и зеленых флажков сигнальщиков, они отошли назад от строя турок, разворачиваясь, словно две открывающиеся створки гигантских ворот, стрелки прикрывали огнем образовавшийся разрыв, и в эту все расширяющуюся брешь с грохотом ворвался клин рыцарей. Они пропахали строй турок холодной сталью и ворвались в задние ряды. Пока всадники истребляли турок по всей котловине, отряд копейщиков — сотня рядов по шесть человек в каждом — прошел через разорванный строй и принялся теснить Сари Бейрака, загоняя его в море.