Красные партизаны на востоке России 1918–1922. Девиации, анархия и террор - Алексей Георгиевич Тепляков

чоновцами и по дороге в Минусинск застрелен конвоем якобы «при попытке бегства». Тувинские партизаны «…видя безнаказанность бандитов, некоторых из них прибрали к рукам по-партизански, где увидят, там и стукнут – так были убиты [Иван] Русский, Неклюдов, Матвеенко и другие» – это произошло в период до 1925 года[2910].

В 1925 году в Бурят-Монголии отмечались случаи убийств комсомольцами (бурятами и русскими) местных граждан под предлогом классовой борьбы[2911]. В начале 1926 года в Черемхово слушалось дело группы коммунистов и комсомольцев села Евсеево, которые в период борьбы с белым повстанчеством самочинно убивали и грабили неугодных им лиц[2912]. В мае 1928 года председатель Тесинского сельсовета Минусинского района коммунист Нестеренко убил одного приезжего за «контрреволюционное прошлое»[2913].

По мнению И. В. Павловой, «дух красного бандитизма просуществовал в сибирской деревне до самого конца 20‐х годов, более того, искусственно поддерживался властью в ходе проведения с конца 1925 года целенаправленной политики „фаворитизации“ бедноты, а затем был непосредственно использован для организации общего наступления на крестьянство, разжигания гражданской войны в деревне и для обоснования политики ликвидации кулачества как класса»[2914]. Громадный скачок красного бандитизма произошел в коллективизацию, когда тот стал, по сути, основным инструментом ее проведения и опирался на действия не только силовых, но и партийно-советских структур – от уездного уровня до комячеек, во многом повторяя картину начала 20‐х годов.

Ситуация с красным бандитизмом на Дальнем Востоке повторяла развитие событий в Сибири, причем в усиленном виде. Все годы Гражданской войны на Дальнем Востоке партизанский террор и мародерство не знали берегов и в 1920–1922 годах были куда сильнее, чем в 1919‐м. Отъявленный бандитизм ярко проявлялся с самых первых шагов повстанцев в захваченных ими городах. И это было заметно не только в начисто уничтоженном партизанами Николаевске-на-Амуре.

В начале апреля 1920 года офицеры, бежавшие от красного террора во Владивостоке в Шанхай, рассказали П. В. Вологодскому, что, несмотря на социалистическое правительство А. С. Медведева, в столице Приморья «фактически орудовали большевики», которые арестовывали белых и после почти обязательных мучений убивали: «…во Владивостоке происходят систематические убийства офицеров-белогвардейцев. Их арестовывают и на пути к тюрьме расстреливают под предлогом прекращения попыток к побегу и т. п.»[2915]. Выше мы приводили примеры с бессудными убийствами арестованных «контрреволюционеров» в начале 1920 года начальником тюрьмы в Благовещенске коммунистом Матвеевым и его помощником Димитриевым[2916]. Сотни сдавшихся офицеров были убиты весной того же года в Приамурье и Приморье; выделялось жестокостью убийство около 130 человек под Хабаровском на мосту через реку Хор.

Партизанский террор затронул и видных политических деятелей Забайкалья. В начале декабря 1921 года командиром 3‐й каратаевской бригады А. Я. Фёдоровым и Т. Г. Пинигиным был убит член Народного собрания, эсер-каторжник и член Войскового правления Забакайкальского казачьего войска Я. В. Гантимуров, которого шестеро убийц подкараулили в станице Зоргол, куда Гантимуров приехал из села Нерчинский Завод. Гантимурова застрелили прямо в доме, где парламентарий остановился; убийцы были опознаны, но остались безнаказанными[2917].

Дальневосточные чекисты, до апреля 1922 года скованные запретом в ДВР смертной казни, активно применяли тайный террор. Как докладывал в декабре 1920 года начальник Верхнеудинского облотдела ГПО ДВР Ю. Н. Каптиков, после правительственной декларации о свободе политических партий и торговли и после амнистии тех, кто участвовал в «исторической контрреволюции», среди чекистов «чувствуется особенно какое-то непонятное безвыходное состояние». Но, уверял чекист, пути для священной мести амнистированным контрреволюционерам и «вечным врагам революции» все же есть: «Если нельзя человека привлечь за то[,] что он в [19]18 и [19]19 году своими собственными руками передушил десяток-два наших партийных товарищей, то мы должны найти способ отомстить им за кровь погибших[,] и тактика борьбы… должна быть такова: или же широкий нелегальный (скрытый внутри партии) красный террор[,] или же приемы старых жандармских охранников[,] т[о] есть чисто провокаторская деятельность среди таковых [врагов], но при условии контактности работы в порядке партийной дисциплины с руководителями политических и народных судов. Это единственный выход из создавшегося в этом направлении положения[,] и партия должна пойти этому навстречу»[2918].

Сообщая начальству о необходимости действовать вышеуказанными методами, Каптиков тогда же, 30 декабря, на закрытом заседании Прибайкальского губкома РКП(б) совместно с представителями райкомов, профсоюзов и комсомола, предложил «организовать террористическую группу из ответственных работников» для организации красного террора. Инициатива была поддержана большинством присутствовавших (6 голосов против 2), что указывало на согласие местных партийцев применять методы борьбы с «контрреволюцией», отработанные чекистами Советской России. Каптиков объяснял, что ГПО не может работать эффективно из‐за политических свобод, существовавших в ДВР («…во главе почти всех учреждений стоят спецы-белогвардейцы, [поэтому] то лицо, которое будет нужно арестовать, всегда будет извещено об этом заблаговременно и успеет выскользнуть… Во время обыска, при аресте какого-либо политического преступника… почти никогда не удается найти… компрометирующие его документы. Это обстоятельство делает нас бессильными»), и предлагал:

Нужно, чтобы Губком дал распоряжение действовать в этом направлении. Нужно добиться того, чтобы Правительственные органы… не привлекали нас к ответственности за тот или иной акт [насилия], а чтобы всякие возбужденные жалобы клал под сукно. Наконец, пусть хотя бы и попадет один два [наших. – А. Т.] человека под суд, и[,] может быть[,] будут расстреляны, но за[]то мы больше сделаем и заставим замолчать зарвавшихся контрреволюционеров. Дайте свободы действий[,] и можно с ручательством сказать, что через неделю, самое большее через две, контрреволюционеры будут шипеть только по углам и нигде не посмеют выступать открыто. Красный террор неизбежен[,] и в Советроссии оправдывают нас. <…> Если мы… не будем принимать ничего решительного, мы действительно можем оказаться в [реке. – А. Т.] Селенге. Только… красный террор заставит замолчать контрреволюционеров…

В итоге комиссия МВД ДВР убрала Каптикова и наказала ряд его подчиненных за бессудные убийства[2919], но в целом партийно-чекистские власти были согласны с необходимостью уничтожения врагов всеми способами и широко участвовали в повсеместном разгуле красного бандитизма.

Хабаровские некоммунистические газеты в начале 1921 года писали об исчезновении лиц, арестованных Госполитохраной, верно подчеркивая, что та «местной власти не подчинена, она получает директивы непосредственно из Иркутска»[2920]. Даже окончание Гражданской войны не снизило накала репрессий, например, на Дальнем Востоке. По данным полпредства ОГПУ по ДВО, Амурское (Зазейское) крестьянское восстание, вспыхнувшее в январе 1924 года на почве недовольства втрое увеличенным продналогом и лишением зажиточного населения избирательных прав, было полностью ликвидировано в январе–феврале с применением жесточайшего краснобандитского террора: «Активная часть повстанцев-кулаков в числе 450 человек –