Виртуальный свет. Идору. Все вечеринки завтрашнего дня - Уильям Форд Гибсон

можно читать. Чем вы занимались, когда я вам позвонил?

– Видел сон.

– Не могу представить, что вам снятся сны. Сновидение было приятным?

Он задумчиво смотрит в пустоту серого потолка. Боится вновь увидеть строго очерченный профиль. Закрывает глаза.

– Мне снился ад, – говорит он.

– На что это было похоже?

– Лифт, идущий вниз.

– Господи Исусе, – говорит голос, – такая поэзия… На вас не похоже.

Еще пауза.

Он садится на кровати. Гладкая, темная полировка паркета холодит ноги сквозь черные носки. Он начинает особую тренировку, которая не требуют видимых телодвижений. Его плечи слегка затекли. Он слышит, как невдалеке проезжает машина, звук шин по мокрой мостовой.

– В данный момент я нахожусь недалеко от вас, – прерывая молчание, говорит голос, – я в Сан-Франциско.

Теперь молчит он. Продолжает свою тренировку, вспоминая кубинский пляж, где несколько десятилетий назад ему впервые показали комплекс этих упражнений. Его учителем в тот памятный день был мастер аргентинской школы ножевого боя, которую единодушно объявили вымыслом самые авторитетные специалисты в области боевых искусств.

– Сколько времени прошло с тех пор, – спрашивает голос, – как мы виделись в последний раз?

– Несколько лет, – говорит человек.

– Думаю, мне нужно с вами увидеться, прямо сейчас. Очень скоро должно случиться нечто экстраординарное.

– Вот как, – говорит он, злорадная улыбка мелькает на его лице, – вы что, собрались уйти на покой?

В ответ слышен смех, передающийся тайными проходами микроскопического города на геосинхронной орбите.

– Не настолько экстраординарное, нет. Просто определенную узловую структуру вскоре ждут глобальные перемены, а мы находимся вблизи эпицентра.

– Мы? Мы не связаны никакими текущими обязательствами.

– В физическом смысле. В географическом. Это случится здесь.

Он переходит к завершающей фазе своих упражнений, мысленно видя вспотевшее лицо учителя во время их первого урока.

– Зачем вы ходили на мост прошлой ночью?

– Мне нужно было подумать, – говорит он и встает с кровати.

– Что вас туда потянуло?

Память. Потеря. Призрак из плоти на Маркет-стрит. Волосы, пахнущие сигаретным дымом. Ее свежие губы холодят его губы и раскрываются чудесным теплом.

– Ничего, – отвечает он.

Его руки смыкаются, ловя пустоту.

– Пора повидаться, – говорит голос.

Руки раскрываются. Отпустив пустоту.

32

Меньшие братья

Пока шел дождь, в задней части фургона скопилось на четверть дюйма воды.

– Картон, – сказала Тессе Шеветта.

– Картон?

– Нужно найти картон. Сухой. Коробки, любые. Берешь, раскрываешь, кладешь на пол в два слоя. Будет сухо. Вполне.

Тесса включила карманный фонарик и посмотрела еще раз.

– Мы что, собираемся спать в этой луже?

– Как маргиналы, – сказала Шеветта.

Тесса выключила свет, развернулась, глядя назад.

– Слушай, – сказала она, указывая фонариком, – по крайней мере, лить перестало. Пошли обратно на мост. Найдем пивняк, поедим чего-нибудь, об остальном подумаем позже.

Шеветта ответила, что не имеет ничего против, если только Тесса оставит в фургоне «Маленькую Игрушку Бога» и вообще не будет никак записывать события этого вечера, – и Тесса согласилась.

Они бросили фургон на парковке и пошли вдоль Эмбаркадеро, мимо колючей проволоки и баррикад, перекрывавших подходы (неэффективно, как знала Шеветта) к разваленным пирсам. Там, в тени, стояли наркоторговцы, и по пути на мост подругам предложили спид, винт, травку, опиум и «плясуна». Эти дилеры, объяснила Шеветта, проиграли в конкурентной борьбе, не смогли занять и удержать местечко поближе к мосту. Такие местечки были особо востребованы, и наркодилеры с Эмбаркадеро постепенно смещались либо в сторону особой зоны, либо прочь от нее.

– А как они конкурируют? – спросила Тесса. – Они что, дерутся?

– Нет, – сказала Шеветта, – это же рынок, верно? Те, у кого хороший товар, хорошие цены, – те… ну, в общем, клиенты хотят иметь дело с ними. Кто-то явился с дурным товаром, цену зарядил дурную – клиенты его посылают подальше. Но когда здесь живешь, видишь их каждый день, всю эту дрянь… если они подсядут на свое же дерьмо, то рано или поздно им конец. Докатятся до того, что сами будут торчать здесь на задворках, а потом ты их просто больше не увидишь.

– То есть на мосту они не торгуют?

– Ну, – сказала Шеветта, – торгуют, конечно, но не то чтобы очень. И если торгуют, то тихо. На мосту к тебе так вот прямо не подкатываются, если не знают, кто ты такой.

– Ну и что выходит? – спросила Тесса. – Откуда им знать, подкатываться или нет? Какое здесь правило?

Шеветта задумалась.

– Правила нет, – сказала она, – просто им не положено подкатывать, вот и все. – Она засмеялась. – Ну, я не знаю, на самом-то деле, просто так получается. Точно как с драками: драки бывают нечасто, зато серьезные, люди калечат друг друга.

– И сколько же народу здесь живет? – спросила Тесса, когда они миновали Брайант-стрит и направились к лестнице.

– Не знаю, – сказала Шеветта, – и не уверена, что кто-нибудь знает. Раньше как было? Если ты что-то делаешь на мосту, если держишь какое-нибудь заведение, то в нем и живешь. Потому что как иначе подтвердишь свое право? Никакой тебе арендной платы, вообще ничего. А теперь тут есть заведения, которые ничем не отличаются от обычных, понимаешь? Тот же вон «Сбойный сектор», в котором мы были. Кто-то владеет всем этим барахлом – они же оформили фасад и наверняка платят тому парню, сумоисту, чтобы спал в подсобке, охранял их лавочку.

– Но ты сама не работала здесь, когда здесь жила?

– Нет, – сказала Шеветта, – я гоняла курьером. Раздобыла велик и объездила весь город, вдоль и поперек.

Они протолклись на нижний уровень, и шли мимо ящиков с рыбой, разложенной на льду, пока не наткнулись на забегаловку, которую Шеветта запомнила со времени одной из поездок на южный конец моста. Порой там бывала еда, порой – только музыка; названия у забегаловки не было.

– Здесь дают отличные острые крылышки, – сказала Шеветта. – Любишь острые крылышки?

– Скажу точно, когда выпью пива. – Тесса разглядывала забегаловку, будто пытаясь определить, насколько та маргинальная.

Оказалось, тут можно взять австралийского пива, которое Тесса очень любила, – называлось оно «Красный паук», – его принесли в коричневых бутылках с наклейкой в виде красного паука, и Тесса объяснила, что такие пауки в Австралии считаются вроде «черной вдовы», а то и похуже. Впрочем, ничего не скажешь, пиво было действительно что надо, и после того, как они выпили по одной и заказали по новой, Тесса решила съесть чизбургер, а Шеветта – порцию острых крылышек с картошкой фри.

В забегаловке и вправду пахло как в настоящем баре: прокисшим пивом, табачным дымом, подгоревшим жиром и потом. Шеветта вспомнила первые бары, в которые осмелилась зайти, – забегаловки вдоль сельских дорог в родном Орегоне, – там пахло в