Севастопольская страда - Сергей Николаевич Сергеев-Ценский

Болотников, или с третьего бастиона, а охотцы и волынцы из прикрытия этой батареи.

Волынцами командовал юный прапорщик Семенский, охотцами, которых было вдвое больше, – поручик Токарев, но ни тот ни другой ни разу до этого в вылазки не ходили. Бирюлев прошел вдоль шеренг проверить – все ли в порядке у людей, довольно ли патронов, у всех ли рабочих есть кирки и лопаты, сколько заготовлено носилок для раненых… Сказал солдатам, что полагалось говорить перед делом: какие именно ложементы приказано начальством занять в эту ночь, какой взвод должен в них залечь потом и что делать; как рабочие должны переделать ложементы, чтобы смотрели они в сторону неприятеля, чтобы в них для ружей были бойницы, чтобы вполне укрывали они стрелков, – и закончил, как обычно принято заканчивать все подобные обращения к солдатам:

– Держать строй, ребята! Локоть к локтю, плечо к плечу! Иначе перебьют, как перепелок. Смотри!.. А если я буду убит, слушать команду поручика Токарева. А если с его благородием поручиком Токаревым что случится, так что уж не в силах он будет командовать, то его замещает прапорщик Семенский…

В небе было темно, вблизи расплывались очертания даже знакомых лиц, а шагах в двадцати совсем уж нельзя было ничего различить: такое освещение для вылазки не подходило, – поэтому Бирюлев добавил:

– Пока не взойдет месяц, стой себе, ребята, вольно: у кого есть тютюн, – кури, кто не выспался днем, – приткнись где-нибудь и спи… Спишь – меньше грешишь, а встанешь – свежее будешь… Шуму лишнего не делай, огня неприятелю не показывай… Когда приказано будет строиться, живо стройся!

Бирюлев, разрешая солдатам поспать перед вылазкой, сам думал только о сне, так как всю предыдущую ночь пришлось ему простоять на батарее, а днем заснуть тоже не удалось. Он забрался в свою землянку, прилег там одетый, как был, и заснул сразу и крепко.

Гротгус добрался до третьего бастиона как раз в то время, когда Бирюлев спал, и, по новости дела, очень был этим озадачен, так что уж самому адмиралу Панфилову пришлось объяснять адъютанту Сакена, что Бирюлев свое дело знает и удобного для вылазки времени не проспит.

Бирюлев же, ложась спать, приказал Шевченко разбудить его часа через два, когда, по его расчету, должна была подняться луна.

Луна поднялась наконец, хотя и ущербная, но огромная, и тучи сдвинулись к противоположной от нее стороне горизонта.

Шевченко растолкал вестового лейтенанта, и с трудом удалось им вдвоем добудиться мертвым сном спавшего Бирюлева.

Но когда он вышел из землянки, то зажмурил глаза от света: столько лилось этого света от тупо уставившейся в землю однобокой луны, что белые амуничные ремни, перекрещенные на богатырской груди Шевченко, сияли, как днем, искрились штыки солдат и бляхи их поясов, и девичьи глаза юного Семенского горели будто огнем вдохновения.

– Вот досада какая! – потягиваясь, сказал Бирюлев. – Куда же ты вымел все тучи, Шевченко? Ведь теперь мы попали из огня в полымя!

– Ночь еще долгая, ваше благородие, – утешил его Шевченко. – Може, еще и захмарит.

– Хорошо как захмарит, а если нет?

Он вынул свои часы, заводившиеся без ключика: было около двух. Ждать еще было, пожалуй, непростительно, идти теперь же было нельзя. Впрочем, на луну надвигалось тонкое белесое облако…

Бирюлев приказал командам собраться и построиться, и минут через десять все снова стояли в шеренгах, так что Гротгус мог наконец передать, что начальник гарнизона благословляет всех и желает полной удачи во славу русского оружия.

Однако и после этих торжественных слов Бирюлев все-таки не решался вести свою роту, и Панфилов с ним вполне согласился.

Но вот через полчаса, не меньше, к тому тонкому белесому облачку, которое проскользнуло над луною, потянулись другие, погуще; блики на штыках и бляхах померкли, поручик Токарев, передернув от заползавшего под шинель холодка плечами, сказал Бирюлеву:

– А знаете, кажется, даже вот-вот снежок пойдет.

– Если и в самом деле, было бы как нельзя лучше, – повеселел Бирюлев и, когда действительно закружились снежинки, скомандовал вполголоса: – На молитву! Шапки долой!

Сняли фуражки, перекрестились три раза…

– На-а-кройсь!

Потом еще две-три обычные, но необычно отозвавшиеся у всех в сердцах команды, и люди пошли во взводной колонне из укрепления в поле.

Все старались идти отнюдь не так, как их учили ходить в мирное время, звонко отбивая шаг, а как можно легче и неслышней ступая, но часовые, лежавшие в секрете впереди неприятельских ложементов, заметили темную движущуюся на них массу. Это были английские ложементы; можно было надеяться, что часовые там спят, однако вышло иначе. Один за другим раздались три гулких выстрела… Потом сигнальная ракета взвилась и рассыпалась красными огоньками в небе, за ней другая… И вот по всей линии противника началась оживленная пальба.

Панфилов, который стоял с Гротгусом, выжидая, как пойдет вылазка, сказал недовольно:

– Вот видите, как иногда бывает!.. Неудача! Завидели, проклятые… Не дали нашим и пятидесяти шагов отойти.

– И что же придется им сделать в таком случае? – обеспокоился Гротгус.

– Что?.. Просто надобно отозвать их назад, чтобы не перебили напрасно, – вот и все, что придется сделать.

И Панфилов действительно послал к Бирюлеву вдогонку ординарца унтер-офицера, – правда, не с приказом, а только с разрешением вернуться.

Ординарец добежал запыхавшись. Бирюлев остановил роту. Выслушал посланца адмирала. Понял, что от него теперь зависело, вести ли людей вперед или назад. И стало как-то неловко поворачивать их обратно, командовать «налево кругом». Однако он знал, конечно, и то, что многих из них стережет уже там, впереди, смерть или увечье, поэтому обратился вполголоса к передним:

– Назад или вперед идти, братцы?

– Вперед! – тут же ответил ему Кошка.

– Вот Кошка говорит, что лучше вперед, а вы как?

– Ночью все кошки серые! – отозвался весело Елисеев, а кто-то дальше, из рядов пехоты, подхватил:

– Все мы – кошки!

И потом пошло по рядам, как общий выдох:

– Все – кошки!

– Ну, раз все – кошки, значит, вперед! Так и передай его превосходительству, – обратился Бирюлев к ординарцу.

Как раз в это время и снег пошел гуще, и пальба затихла, только трубили в рожки горнисты в траншеях да кричали часовые.

– Вперед, ма-арш! – скомандовал Бирюлев.

Идти нужно было в сторону – не к англичанам, а к французам, которые гораздо энергичнее англичан придвигались к четвертому бастиону и вели к нему мины с явной целью его взорвать.

Рота Бирюлева шла уверенно и с подъемом, тем более что не было пока в ней никаких потерь, несмотря на пальбу.

Обогнули острый холмик, прозванный Сахарной головою; недалеко уж должны были, по расчетам бывалых в вылазках матросов,