Набег язычества на рубеже веков - Сергей Борисович Бураго

переживает некие катаклизмы или пребывает в катастрофическом состоянии. Следует учитывать и то, что, собственно говоря, связь-то бывает между какими-то отдельными вещами. Во всяком случае, между теми вещами, которые мы мыслим как отдельно существующие вещи. И тогда они связываются.

Когда мы обсуждали эту тему, прежде всего ее название оговаривали, то вспомнилась мысль Фридриха Шеллинга из письма собственному сыну (это уже совсем поздний Шеллинг), где он говорил, и это очень разумная мысль, что для меня сначала существует связь, а уже потом отдельные вещи. И действительно, если мы вдумаемся, то никакой отдельной вещи мы не можем воспринять, если между нами и этой вещью нет некоей связи. То есть концепция нашего сегодняшнего выпуска – не просто связать разбросанные времена чем-то, а показать их в некоем внутреннем единстве или даже, если хотите, в некой одновременности, как это парадоксально ни звучит. Ведь когда мы думаем о времени, это, наверное, самая сложная проблема для нас – определить, что же это, собственно говоря, такое, что же такое время само по себе. Об этом много написано, этой теме посвящены авторитетные международные симпозиумы. В этих симпозиумах участвуют и физики-теоретики, и математики. В XX веке более всего этим занимались вроде бы именно физики, но время позитивной науки у нас – XX век. И, тем не менее, те же физики пришли к мысли, что невозможно разрешить проблему времени вне гуманитарного взгляда на эту проблему. Это было официально заявлено, собственно, это так и есть.

Поэтому, если вы позволите, я не буду задерживать долго ваше внимание, но все-таки хотел бы напомнить, раз уже речь идет о времени, что это одна из серьезнейших проблем нашего вечного бытия. Поскольку мы тоже живем в это время, и это время как бы враждебно нашему существованию, я хотел бы напомнить, ну, скажем, два-три его определения. Вот если взять просто и открыть словарь, например, Энциклопедический словарь или Большую Советскую Энциклопедию, мы увидим следующее определение: «Время – форма последовательной смены явлений и состояния материи». Такое определение времени пришло сюда из до-кантовских времен, если хотите. Дело заключается в том, что оно несет в себе логическую ошибку, явную логическую ошибку. Когда мы говорим о последовательности, то само понятие последовательности уже предопределяет то, что мы знаем, что такое время, ибо сама последовательность – уже движение во времени. Потому получается логическая ошибка, так называемая idem per idem, когда мы определяем одно через то же самое. Это никак нельзя назвать определением. Против этого в свое время выступил Кант в своем учении о природности времени, он заметил, что через последовательность время нельзя определить. И вот что он писал еще: «Одновременность или последовательность даже не воспринимались бы, если бы в основе не лежало априорное представление о времени». Это то, о чем мы сейчас и говорили. Он как бы хотел снять эту логическую ошибку. И далее: «Время имеет только одно измерение. Различные времена существуют не вместе, а последовательно. Различные пространства, наоборот, существуют не друг возле друга, а одновременно». И далее: «Время – условие внутреннего созерцания». То есть, так или иначе он приходил к тому выводу, что наше представление о времени не столько поддается каким-то сугубо логическим определениям или рассудочному рассмотрению, сколько покоится на некоем нашем внутреннем чувстве.

После Канта у Шеллинга мы встречаем следующее: (я на этом закончу всякие цитаты) «Всякое время есть только различие возможного и действительного, и каждое проявляющееся вовне действование состоит лишь из разложения на части того тождества, в котором все происходит одновременно». То есть, если мы приходим к понятию сущности, сущности мира, как некому внутреннему тождеству, где не властно время, то время оказывается властно только в этих отдельных и несовершенных вещах, которые из этой общей сущности как бы выходят. Потому время всегда говорит о несовершенстве чего-то, потому время и само по себе как измерение всегда несовершенно.

Конечно, кажется, что сейчас речь идет об очевидности, достаточно посмотреть на часы, и мы видим, что время неуклонно движется. И с этим поделать ничего нельзя. Да и мы по годам нашим тоже движемся. Смотрим на наших детей или внуков и по ним узнаем наше собственное время. И в этом есть трагизм жизни. И на этот трагизм очень остро реагирует искусство, поэзия. На этот трагизм остро реагируем вообще все мы, как только мы об этом задумаемся, хотя часто хотим даже не думать об этом. Вот что любопытно, и на чем я хотел остановить ваше внимание. Время, которое показывают наши часы, время, которое движется из некоей бесконечности в некую бесконечность, это время, которое нельзя никогда вернуть, ибо каждый миг, так сказать, уходит навсегда и переходит в некий следующий миг, это время не определяет нашей жизни, более того, если бы оно определяло эту жизнь, невозможна была бы наша духовная деятельность, то есть невозможно было бы сознание, вообще ничего не было бы возможно. Что я имею в виду? Ведь посмотрите, какое представление о времени дала нам ньютонова механика. Наш мир, вот тот мир, в котором мы живем, тот мир, который мы видим, он ведь в точности и идеально описан Ньютоном, поскольку это трехмерное пространство и бесконечно текущее время, которое абсолютно.

Давайте условимся, что мир, который мы видим, или наш видимый мир состоит из вот этого трехмерного пространства и, безусловно, невозвратно движущегося времени. Во всяком случае, механика Ньютона это доказала. Но если мы с вами осуществим эксперимент, то сразу же придем к выводу, что это слово не воспринимается нами, как последовательное чередование звуков, один звук за другим. Если я произношу слово «вече», я не говорю «в», потом «е», потом «ч». То есть я это говорю, но я не воспринимаю так. Оказывается, я воспринимаю это слово в некоей одновременности, в некоторой целостности. Более того, если бы я был подвластен этому времени, то произнося каждый следующий звук, я бы немедленно не помнил прошлый, и, следовательно, я бы не смог произнести ни единого слова. Оказывается, что для деятельности нашего сознания необходима память. Без памяти, без функции, без функционирования памяти вообще в принципе невозможна деятельность сознания, ни единого слова не произнести, вообще ничего нельзя осуществить.

Что же такое память? А память это и есть механизм борьбы с этим временем, с ньютоновым временем, назовем его так, – преодоление этого самого времени. Собственно, оказывается вот какая интересная вещь – деятельность нашего сознания возможна как преодоление безусловного, абсолютного ньютонового времени. Мы все