Бетховен. Биографический этюд - Василий Давидович Корганов

на то, что ей не было запрещено посещать своего сына и беседовать с ним, когда то было возможно и когда она того желала, но в моем присутствии;

3. что мать опекаемого мною делала такие тайные попытки во время его пребывания в институте, и что ее общение с опекаемым директор института признал в высшей степени для него вредным, доказательством тому служат в достаточной степени приложения под лит. В и С;

4. с того времени, как и.-к. областной суд предоставил мне исключительное право опекуна над моим племянником, я сам плачу все расходы по его воспитанию из моих личных средств (ибо недавно лишь получил в виде небольшого обеспечения доход матери, каковой в этом отношении не может быть принят в расчет), но и неустанно прилагал все заботы и труды, чтобы предоставить ему все, что необходимо, чтобы стать хорошим и полезным гражданином, избирая наилучших учителей, чего даже любящий отец не сделал бы для своего родного сына в лучшем виде. При этом, я не ожидаю благодарности матери, но надеюсь заслужить одобрение со стороны высокого опекунского совета;

5. план будущего высшего образования моего племянника уже давно намечен и выполняется согласно этой программе. А потому могущие произойти вследствие разности взглядов внезапные изменения в образе воспитания произвели бы лишь нежелательную и вредную для дела задержку.

Во всяком случае, позволю себе впредь делать и.-к. в.-а. суду подобающие доклады о каждом предполагаемом мною изменении в воспитании моего племянника, чтобы в полном согласии с оным достичь полезнейшего, в каковом отношении необходимо, во избежании могущих произойти задержек и препятствий, устранить мать мальчика от всякого влияния, как это предписано для подобных случаев не только § 191 свода гражд. законов, несомненно весьма мудрого постановления, но и в виду того, что влияние ее неуместно на мальчика в более старшем возрасте, а ее нравственные и личные качества неуместны в деле воспитания мужчины.

Таким образом, г-жа Иоганна в. Бетховен решением суда признана нравственно неспособной к воспитанию и общению со своим сыном и исключена, согласно постановлению и.-к. в.-а. областного суда от 19 января 1816 года, коим мне исключительно как единственному опекуну предоставлено воспитание моего племянника, а почему, повторяю, она решилась выступить как опекунша своего несовершеннолетнего сына, мне до некоторой степени понятно, ввиду ее во всех отношениях дерзкого поведения.

Людвиг ван Бетховен, в качестве опекуна моего племянника Карла ван Бетховена.

Вена, 25 сентября 1818.

15-го декабря 1818. В и.-к. сев. – ав. суд.

Сначала я полагал лишним подробное изложение дела и.-к. в.-а. суду, но вследствие новых обстоятельств, каковые, в чем я все больше убеждаюсь, подстроены известными махинациями для того, чтобы разлучить меня с опекаемым мною, нахожу нужным подробнее изложить свои действия. Все известные нравственные качества мои порукой в том, что я лишь стремлюсь к высшей справедливости, прилагаемые при сем документы вполне подтверждают это.

Приложение под лит. А содержит требуемые школьные отметки о его успехах и поведении и были бы по некоторым научным предметам, может быть, еще лучше, если бы не препятствовало тому постоянное вмешательство матери.

В бумагах своих я не нашел теперь двух писем прислуги. Содержание их, жалкие, раздутые, мужицкие сплетни, как например: будто опекаемый мною чуть не оборвал звонка у привратницы, загнал каплуна между дров, где он задохся, присвоил при одной покупке 30 кр., каковые потом истратил на свои лакомства, ругал прислугу и т. п.

Так как письма эти получены мною в тот день, когда племянник мой должен был покинуть мой дом, и имели целью вызвать ему выговор, то и видно, с каким умыслом они написаны или даже, может быть, продиктованы, а именно с целью служить предлогом к его удалению. Как могла решиться прислуга вступить в переписку с посторонними лицами высшего сословия о поведении моего племянника.

Приложение лит. В указывает на ничтожные взносы из пенсии матери опекаемого мною на воспитание его, а также все расходы, которые я производил с тою же целью из своих средств. Из этого ясно, что было бы невозможно обеспечить его существование, дать ему необходимое образование, если бы я не приносил добровольно столь значительных жертв. Приложение лит. С содержит два письма ко мне г-на Джианнатазио дель Рио, директора пансиона, в котором опекаемый мною находился раньше. Они в достаточной степени удостоверяют, насколько вмешательство матери вредно отразилось на деле воспитания опекаемого мною, что признается им в виду уже известных обстоятельств и не требует нового подтверждения.

Помимо весьма значительных расходов на пансион, я тратил, согласно прилагаемым документам, из своих же средств на адвоката и поверенного моего племянника на поездку по его же делу в гор. Рец на мой же счет, платил отдельно учителям за преподавание наук и музыки, и кроме того, еще непредвиденные расходы, каковые было бы утомительно перечислять здесь, а также немалые расходы по благополучно произведенной над моим племянником операции грыжи.

В сравнении с этим сумма взноса половины пенсии матери была крайне незначительна и к тому же таковую получал я сначала очень поздно, а в настоящее время уже полгода совершенно не получаю ее.

Вот все касательно экономической стороны моей опеки, что же касается научного и нравственного воспитания опекаемого мною, то я, прежде всего, старался словом и примером направлять к тому, чтобы из него сделать хорошего человека и полезного гражданина, дать ему возможность приобрести необходимые познания.

С этой целью я отдал его сначала в институт г-на Джианнатазио дель Рио, который, однако, впоследствии не удовлетворял моим требованиям для достижения намеченной цели. Поэтому прошлым летом я взял опекаемого мною к себе в дом, под надзор взятого на мой счет опытного учителя. Так как наступила пора выяснить будущую специальность его, то я взял его к себе на дачу, чтобы удостовериться, насколько под моим личным руководством разовьются его музыкальные способности, не в ущерб его научным занятиям, что доказывают отметки, ибо и тут я держал учителя. Хотя у него оказались немалые способности к ней, но его наклонности больше лежали к наукам, и с этого момента я стараюсь дать ему школьное образование.

Возвратившись в город, я тотчас определил его в школу, а на дом взял частных учителей, как бы в помощь школьным занятиям, а также для музыки, французского и рисования. После последнего печального перерыва, вызванного матерью, я тотчас отдал его в известный пансион Джианнатазио.

После признания своей вины, раскаяния и просьбы остаться у меня, он ныне находится вновь у меня. Под руководством взятого мною опытного учителя, который сопровождает его в