Багдадский вор. Трилогия - Андрей Олегович Белянин

— А что, там хорошо платят?

— Там человека лишают воли и разума, превращая его в бессловесное оружие, фанатично преданное своему господину.

— Хм… не радует, — поморщился Лев. — Но тогда, собственно, что им надо в этом тупичке? Двух мелких жуликов, тебя, меня или Рабиновича?

— Даже знать не хочу. Сиди, пей чай.

Широкоплечий россиянин в еврейском платье только фыркнул и не стал спорить. В конце концов, это было не так важно, хотя само имя Хайям-Кар показалось знакомым. В памяти Оболенского что-то смутно отозвалось, словно бы он его уже где-то слышал. Но где и когда?

— Друг мой, давай хоть на день забудем о всех проблемах и просто напьёмся, как две грязные свиньи, прости их Аллах! В этом заведении можно всё: вино, кальян, женщины… Бум-балаки-дон?

— Бум-балаки-дон, — согласился бывшая гроза Багдада. — Но потом ты всё равно мне всё расскажешь.

Эфенди лишь мудро улыбнулся в короткую бороду и, помахав пробегающему внизу мальчику, быстро сделал заказ.

Они только-только успели выпить пару чайников красного румийского, когда их взяли в кольцо восемь воинов в парадной одежде. Хищные клювы длинных кривых ятаганов и зазубренных копий замерли в двух ладонях от породистого носа Оболенского и пьяно хихикающего Ходжи. Начальник охраны внимательно оглядел друзей и отрывисто бросил:

— Вы идёте с нами, презренные черви! Эмир ждёт.

Лицо главного стража тоже показалось Оболенскому безумно знакомым, но радость на сердце от этого не всколыхнулась. Потому что это был…

— Слушаем и повинуемся! — кивнули стражники, за шиворот поднимая наших собутыльников и без малейшего пиетета вытаскивая их на улицу.

Ходжа даже не спорил, он всегда был умнее, а Лев возвысил рычащий голос:

— Чё за беспредел? Где ордер на арест? По какому обвинению нас хватают? Я имею право на один звонок своему адвока…

Дальше его просто крепко треснули древком копья по затылку, и бывший помощник прокурора рухнул, потеряв сознание. Причём настолько удачно рухнул, что придавил своей нехилой тушей двух молоденьких азиатов из сопровождения. Это можно было расценивать как маленькую месть. К тому же если до дворца эмира хитроумному домулло пришлось топать пешим ходом, то бессознательное тело Оболенского с почётом волочили на горбу. Так что очнулся он уже в зиндане.

Если кто забыл, то это такая кувшинообразная яма в земле, куда узников спускают на верёвке или лестнице. Стены голые и скользкие, вымазаны глиной и обожжены до крепости кирпича. Бежать некуда. Единственный выход — сверху, но он закрыт решёткой и охраняем бдительной стражей. Я не запугиваю моих уважаемых читателей, но если кто страдает клаустрофобией — не езжайте в постсоветскую Азию, кое-где там до сих пор держат неплатёжеспособных туристов в таких вот антикварных зинданах. Не Африка, от которой с детства оберегал нас Корней Чуковский, но всё-таки пять раз подумайте, прежде чем…

— Мин сине яратан, выходите к воротам! — напевал Насреддин, в ритме танца отчаянно простукивая лбом непробиваемые стены зиндана. — Хватит спать, Лёва-джан, не хочешь спеть со мной напоследок?

— Москва! Звонят колокола! Москва! Златые купола! Москва! По золоту икон… — ещё даже не раскрывая глаз, громко начал мой друг, но вовремя тормознулся. — Что-то я не в ту тему, да?

— О да, мой собрат по несчастью. Как-то не очень. Может, на пару споём что-то более мусульманское, одобренное шариатом и угодное Аллаху?

— «Владимирский централ»?!

— И почему меня терзают смутные сомнения…

— Погоди, погоди, дай вспомнить… О! «Учкудук, три колодца! Защити, защити нас от солнца-а!»

— Это про что?

— Про Учкудук.

— А где это забытое Аллахом место?

— Ну где-то тут у вас, в Средней Азии. Чё ты цепляешься, в песне точного Интернет-адреса не было!

— Я не цепляюсь, милейший, только никаких Учкудуков с тремя колодцами вблизи Бухары нет. Тебя кто-то жестоко обманул…

— Точняк! Никогда не доверял этим узкоглазым из ансамбля «Ялла». Что ж спеть такого тюремно-приблатнённого, подходящего по сюжетной линии, а? «То-о не ветер ветку клонит, не дубравушка шу-ми-и-ит… То моё, моё сердечко стонет, как осенний лист дрожи-ит…»

— Вай мэ, как красиво сказал! Можно запишу? Только мне не на чем и нечем.

— Так запоминай, я повторю.

После третьего повтора они распевно затянули на два голоса:

— Извела-а меня-а кручина. Подколодная-а змея-а! Догорай, гори, моя лучи-ина, догорю-у с тобой и я…

Потом Ходжа так же быстро научил друга жалостливой песне таджичек-мазохисток — «Милый мой, твоя улыбка манит, ранит, об-жи-га-ет…» и нетрезвой киргизской — «Сладострастная отрава — золотая Брич-Мулла…». Причём соучастники спелись так хорошо, что тюремные стражи приподняли решётку зиндана и бесстыже заслушались. А после чуток подредактированного «Ах, Багдад, мой Багдад, ты моя ре-лигия-а…» даже вознаградили исполнителей ещё почти свежей лепёшкой, которую поймал Лев, а поделил Ходжа.

Зиндан уже не вызывал у нашего героя такой паники, как в начале его приключений. В конце концов, все говорят, что после первой отсидки второй раз сидеть уже легче, а после шестого залёта из тюрьмы вообще уходить не хочется. Домулло тоже, по сути дела, не раз короновался на нары и, будь иное время, весь ходил бы в наколках. Но в тот день злодейка судьба коварно строила для них более изощрённую ловушку, чем спокойный и тихий зиндан.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

Молодой гражданин из Багдада

Крал что надо и крал что не надо.

Но всем врал, как ханжа,

Мол, виновен Ходжа!

Вот такой наглый вор из Багдада.

По приказу человека с властным голосом им спустили лестницу (жердь с набитыми ступеньками) и вытащили вон. Друзей ещё раз обшмонали, забрав всё, что могло