Косой дождь. Воспоминания - Людмила Борисовна Черная

…Уезжать было уже поздно. Два старых человека… Разве можно после семидесяти начинать новую жизнь?..

Но для меня главный довод был тогда другой. Я родилась в этой стране. В этом городе. Это была моя страна, мой город. С какой стати я должна бежать из своей страны, из своего города?

И в разговорах с мужем, с друзьями я тупо повторяла: «С какой статр Пусть уезжают они. Я не уеду!»

— Ты дура, — говорили и муж и друзья. — Они — хозяева. Они — влас А я твердила одно — «я не уеду…»

На самом деле мы и впрямь не могли эмигрировать; муж был практичес беспомощен. И знал не хуже меня, что сил на отъезд у него уже нет.

И все равно я чувствую себя глубоко виноватой перед ним.

Ему при этом строе, в этой стране, с его талантами было куда тяжелее, ч мне. Я видела, что в Германии политики, журналисты буквально носили его руках. Слушали разинув рот…

А здесь он все время должен был… оправдываться.

Господи, в чем и почему он должен был оправдываться?

Глава XIII. СЫН МОИМИ ГЛАЗАМИ

1. Детство и юность будущего художника

За моим сыном, художником А. Меламидом, мне не угнаться даже мысленно. Я этого не мгла никогда. Полвека назад он ниспровергал искусство соцреализма. При-<умал (вместе с В. Комаром) термин «соц-арт». Сын считался вроде бы полити-юским художником. В одном из своих интервью «Независимой газете» сказал: Как рыба не может выделить соли из воды, в которой она живет, так мы не ложем выделить политику из жизни, в которой мы живем».

Мне эти слова очень понравились, ибо я всегда возмущалась литературо-(ентричностью той среды, в которой обитала.

Но вот сейчас, в 2014 году, сын вроде бы ниспровергает не только ангажированное искусство соцреализма, стало быть — «политическое искусство», но 1 искусство как таковое.

В «Нью-Йорк тайме», где напечатано его очередное интервью по поводу открывающейся выставки в Нью-Йорке, сказано, что «мистер Меламйд, известный воим высмеиванием современного искусства, в частности корифеев этого искусства Уорхола, Пикассо и Марселя Дюшана…», нынче считает все искусство огромной помойкой», которую «можно прекрасно смыть в канализацию».

Еще несколько лет назад сын провозгласил себя Богом. Сейчас утверждает: Я — фальшивый Бог».

Вот и попробуй напиши о сыне. Ведь и в детстве, и в юности он был такой ке непредсказуемый — беспрестанно взбрыкивал, с жаром утверждая то одно, о другое.

К этому следует добавить, что Алик и его друзья считали поколение своих родителей банкротами. И не без основания. Мы, «строители коммунизма», 1 впрямь обанкротились.

Кроме того, наши дети презирали нас за наши вечные страхи, за конформизм 1 приспособленчество.

Но все это только преамбула. Пора переходить к сути… Могу всего лишь предложить несколько зарисовок из жизни сына, в будущем художника-концептуалиста Александра Меламида.

2. Алик — подросток. Потом — студент

По-моему, все началось с альбомов «Скира»241, вернее, с репродукций из этих альбомов — картин французских импрессионистов и других выдающихся художников начала XX века. От импрессионистов советских граждан отлучили еще до Второй мировой войны, закрыв Музей новой западной живописи, где висели картины из великих собраний Щукина и Морозова — русских купцов. А уж после войны, в эпоху борьбы с «иностранщиной», художники из этих собраний были и вовсе ославлены как мазилы и шарлатаны.

Альбомы «Скира» муж привез из первых командировок за границу — таким образом, в нашей жуткой коммуналке на Цветном бульваре появились репродукции замечательных художников от Сезанна до Модильяни и от Мондриана до Шагала.

Сейчас трудно себе представить, как это воодушевило всех нас. Даже дочь мужа Ася, которая всего год назад закончила свое хождение по мукам, приехав к нам из костнотуберкулезных санаториев, где пролежала все четырнадцать лет своей жизни — даже Ася сочла себя знатоком западной живописи и потребовала, чтобы над ее кроватью вместо репродукции очаровательной головки актрисы Самари Ренуара повесили «Подсолнухи» Ван Гога.

Ну а потом в журнале «Международная жизнь», где муж стал начальником, устроили выставку детских рисунков, и сотрудница — она выставку затеяла — сказала тщеславному папаше, что рисунки Алика очень даже хороши. Посоветовала учить его живописи и даже рекомендовала для этой цели замечательного учителя Перуцкого242.

Взрослый сын все это сформулировал проще; в своих интервью он говорит обычно: «В 12 лет родители стали учить меня рисованию, вот я и рисую всю свою жизнь; ничего другого делать не умею».

Правда состоит в том, что сын и впрямь рисует (пишет) или сочиняет на тему живописи всю жизнь.

Естественно, тогда, в 50-х годах, никто из нас не предполагал, что решение нанять для мальчика учителя рисования будет таким судьбоносным, определит и судьбу Алика, и во многом судьбу его родителей.

Мы с Д.Е., хлопоча насчет живописи, меньше всего думали о будущем — нам хотелось как-то скрасить невеселую школьную жизнь сына. К тому времени он учился уже в третьей школе — в первой школе ввели совместное обучение и часть мальчиков оказались лишними, из второй пришлось уйти, так как мы переселились из одного района в другой. Но во все три школы Алик не вписался. Гак же, впрочем, как и в четвертую, когда мы еще раз переехали на Дм. Ульянова. И это даже неудивительно, все эти школы были явно «сталинские», то есть гибрид старой, еще дореволюционной гимназии с казармой. Удивительно другое: чрезвычайно начитанный, очень способный мальчик, который мог читать стихи наизусть часами, абсолютно грамотный, ухитрялся получать плохие отметки в десятом классе даже по литературе…

И об этом сын говорит сейчас с веселой усмешкой: «Бабушка и дед учились и в гимназии, и в университетах на одни пятерки, мать с отцом тоже были круглые отличники и в школе, и в вузах, только я, прервав семейную традицию, стал двоечником».

Забегая далеко вперед, скажу, что живопись сыну в смысле отметок не помогла. И в живописи он усваивал только то, что сам считал нужным. Отметки его, увы, не волновали.

Как сказано, первым учителем сына стал Перуцкий. Но еще до Перуцкого я предприняла смелый демарш, инстинктивно хотела переломить судьбу сына… Дело в том, что в Москве существовала в Лаврушинском переулке художественная школа для одаренных детей. И я решила пригласить оттуда педагога, чтобы он позанимался с Аликом, авось Алика примут в эту школу, а из школы для одаренных он попадет в