Просроченное завтра - Ольга Горышина

Он видел Русскова всего пару раз. Первый, когда в то роковое утро после скандала не пошел на работу, усомнившись в адекватности жены: тогда Стас без приглашения заявился к ним домой. Лена кормила Степу и открыл он. Немая сцена продлилась всего пару секунд, но передумали за нее оба многое. В итоге Стас протянул ему руку, которую Дима, конечно же, не пожал. Но в дом пригласил — выбора ему не оставили. На вид и не бизнесмен, и не бандит, но вид обманчив. Лена Смыслова тоже была забитой милой девочкой, в которой он взрастил уверенную в себе женщину. Для кого? Для этого чмыря, что ли?

Они сели за стол. За пустой. У Димы не поворачивался язык предложить даже чаю. Пить с ним водку тоже не хотелось. Если только цианистый калий подсыпать. Он не почувствовал вчера никакой горечи от измены жены — о сыне думалось больше, а вот сейчас, столкнувшись нос к носу с ее любовником, стало до ужаса противно от богатого воображения. Нет, ему плевать, кто кого и в каких позах имел и имеет. Потому что сейчас имели его мечту о семье и спокойной жизни, которую он столько лет выгрызал зубами.

— Дмитрий, я понимаю, что это тяжело…

Он понимает… Дима удивлялся своему внешнему спокойствию, будто кто отлил его копию из мрамора и усадил за стол перед человеком, давшим ему под дых. Да нихрена этот Стас не понимает! Привык все покупать и не в состоянии даже понять, что кому-то может быть от его покупок больно.

— Но я воспитаю Степу достойно…

— Станислав, я вижу вас в первый раз и, кажется, не просил у вас помощи в воспитании своего сына?

Он никогда никого не просил. Надо было, брал няню. Или притаскивал сына в офис. Не один же он такой, не один он растит ребенка без жены…

Этот Станислав тогда еще что-то говорил, но Дима не считал нужным слушать.

— Я лично перерезал пуповину, — он только знал, что хочет и должен сказать этому человеку. — Стефан больше не часть матери. Лену забирайте. Она мне не нужна. Но моего сына вы никогда не получите.

Степке два года и скоро уже три месяца. В России он ни разу не был. Русский паспорт они так и не оформили. Американский тоже не получили. Береженого бог бережет. Степашина мать до сих пор носит фамилию Думова. Да, Елена ему больше не жена, если говорить про общую постель или ее полное отсутствие. Однако живут они в одном доме и даже вдвоем гуляют с ребенком. Да, и налоговую декларацию они заполняют как семья, общую.

— Лена, тебе мало денег? — спрашивал он ее перед последней подачей. — Что тебя не устраивает? Ты гражданка Америки, у тебя образование из частного университета. Я готов оплатить тебе Мастера в Стэнфорде. Какого хрена ты снова летишь в Питер?

— Я люблю его.

Заладила! Точно заезженная пластинка. Как же можно в двадцать шесть лет путать секс с любовью? Между ними любви нет. Зарождалась, но нехороший дядя убил ее на корню. А что у него? Сын, а секс так… Как у Толстого в «Дьяволе» — физическая необходимость и не больше. К счастью, не у него одного так. Да, мужиков здесь больше, но природа и тесное общение с маркетингом по работе помогает в баре не искать, а выбирать — бабы на любой вкус, все самодостаточные и ничего, кроме этого самого секса, не ищут. Да, круг тесный, но даже повторные встречи не имеют продолжения вне постели. Есть цель — вернуть Лену в семью ради Степашки.

 Сын проснулся раньше, пришлось взять его на руки и подойти к большому окну.

— Мама… Самолет… Летит…

Говорит он пока плохо. Сказывается двойная языковая среда. Вчера ткнул пальцем в пожарную машину и четко произнес «файертрак». Без звука «эр», конечно. Разговорится еще, куда денется… И плевать, на каком языке. Дима сам, кажется, уже толком говорить не может по-русски. Писать еще получается — во всяком случае, мать пока не отчитывает за косноязычие на письме. За речь он получает по полной, поэтому и не звонит особо.

— Мама!

Да, они увидели Лену одновременно, и Дима спустил сына с рук, чтобы тот первым добежал до матери. Тогда и ему не придется обниматься с чужой женщиной. Достаточно взять у нее чемодан.

— Может, в коляску сядешь? — спросила мать сына.

Уставшая, хоть и летает теперь исключительно бизнес-классом. Впрочем, он сам не мог спать там, хотя и знал, что ему прямо с самолета на важную встречу и даже без душа.

Степа вцепился маме в руку и зашагал, как большой. Дима хотел взять и коляску, но Лена вцепилась в нее и толкала одной рукой. Ее выбор. Вообще вся их неустроенная жизнь — ее выбор.

— Какие новости? — спросила она в машине просто так.

Новости могли быть только у нее, но по ее глазам Дима понял, что желанного известия не будет. Может, этих двоих действительно устраивает брак на расстоянии.

— Как бабушка? — спросил он вместо ответа. Все новости она прочитала в его онлайн-дневнике.

— Да все так же: не хорошо и не плохо. Заставила всю комнату Степкиными фотографиями. Дима, поехали к ним вместе. Я хочу показать ей правнука. Давай купим билеты на июнь. Мы успеем и с этими и с теми уладить дела.

Дима молчал.

— Я в руки не возьму паспорта, если ты боишься. И можешь потом их порвать. Я… Она… Это же бабушка, Дима!

Он смотрел на дорогу.

— А мы со Степкой теперь умеем файертрак говорить, — ушел он от ответа. — Степ, скажи маме файертрак, плиз.

Он сказал, и Лена, обернувшись, взяла сына за руку.

— Я ходил с ним только в прискул, а русские занятия пропустил. Извини. Эти улюлюканья не для меня. И много работы навалилось. Но Тамара справляется. Только бы по-грузински с ним не говорила в наше отсутствие, а то мы так никогда не заговорим нормально.

— Не сделаешь паспорт? — настаивала на ответе Лена.

— Нет. У меня есть сердце. Так что не дави на жалость. Мне жалко бабушку, но я не играю в эти игры. Я ему не доверяю.

— Я от тебя на шаг не отойду. Я даже не позвоню Русскову.

— Лена, я сказал нет. И прекрати нудить.

Она не нудила — она с ним почти не говорила. Только быт иногда обсуждала. Вот и сейчас дома вышла в гараж, чтобы бросить в стиральную машину одежду из самолета.

— Дима, я завтра все постираю. Пожалуйста, не создавай видимость деятельности. Это ни к чему. Я знаю, что тебе было тяжело. Я до июня дома.

— Дома? — Дима облокотился на капот машины. — Мне всегда хочется переспросить, где это, когда ты произносишь слово «дом».

— Мой дом там, где мой сын. И я не знаю, зачем ты каждый раз передергиваешь мои слова.

— На июнь у тебя билет уже есть?

— Конечно, есть. Я переслала тебе его на горячее мыло.

— Посмотрю. Сто лет его не проверял. С мамой не говорила?

Лена тяжело выдохнула:

— Нет, я с ней ни о чем не говорила. Она просто считает, что ты сумасшедший и боишься, чтобы ребенок летал.