Повесть о братстве и небратстве: 100 лет вместе - Лев Рэмович Вершинин

не мало. Многие даже ничего не имели против независимой Македонии. Но при этом — «болгарской», этакой себе «второй Болгарии», почти-почти такой же, как первая, однако не совсем. И предельно мало было таких, кому нравилась македонская идея по версии Белграда, с упором на сербские корни.

Соответственно, и реакция на спешное внедрение «культурной автономии» оказалась весьма жесткой. Население злилось, в школах били приехавших из Скопье учителей, студенты протестовали против македонского языка. Власти же за сопротивление «генеральной линии» карали, и жестко.

О процессе над активистами ВМРО уже рассказывалось; стоит лишь отметить, что забирали и гнали в лагеря мелкий люд, на отдельный процесс не тянущий (в целом через административный арест на тот или иной срок прошло до сорока тысяч душ). А уважаемых старых воевод, даром что отошли от дел, просто убивали — на всякий случай, при «невыясненных обстоятельствах».

Всё это само по себе нагнетало напряжение, самые смелые шушкались и сбивались в кружки, начинавшие напоминать подполье, а потом, когда началась «реорганизация кооперативов», ударившая по карману практически всего населения крестьянского края, недовольство усилилось многократно. Зашевелились даже покладистые. И вот в такой ситуации — в начале марта 1947-го — в Софию, выяснить, что же все-таки происходит и чего ждать, поехал некий Герасим Тодоров.

БО КРАЩЕ ЗГИНУТИ ВОВКОМ, НIЖ ЖИТИ ПСОМ...[182]

О нем очень коротко. Не молодой и не старый: 36 лет. Потомственный член ВМРО, сторонник Иванушки — стало быть, «красным» не доверял по определению. В 1934-м, когда «автономистов» запретили, а «водач» не скомандовал «В ружье!», от политики отошел, работал лесничим, создал небольшой лесопильный кооператив. После войны вступил в «Звено», ни под какие процессы не попал, ибо по младости лет нигде не успел засветиться, но происходящее переживал остро и в болгарскую столицу как раз и отправился, чтобы пообщаться с видными «звенарями».

Однако с однопартийцами не сложилось: столичные «звенари», уже намертво запуганные «красными» союзниками, ходока бортовали, и Герасим в конце концов побрел искать разъяснений по адресу, данному старшим братом, — к старому, очень известному в Македонии журналисту Михаилу Думбалакову — бывшему четнику, близкому другу тогда еще живого и бывшего в силе Николы Петкова.

И тот разложил ему всё по полочкам, детально объяснив, что нужно делать. И больше того, решив, что парень серьезный, свел с приятелями из посольств UKUSA, подтвердившими, что в стране диктатура, мирным путем которую не столкнешь, и, стало быть, есть смысл воевать — вернее, хотя бы показать миру, что кто-то в Болгарии воюет, и тогда — не дрейфь, парень! — мир откликнется.

Всё правильно. Абсолютно не сомневаясь, что за уходом в горы Велухиотиса[183] и всеми дальнейшими событиями в Греции, включая формирование Демократической армии, стоит Москва, наплевавшая на свое же согласие с тем, что 90 процентов контроля над Грецией принадлежит англосаксам, Вашингтон и Лондон хотели показать Москве, что им, раз так, тоже плевать на 75 процентов контроля СССР над Болгарией.

Так что смастерить «своего Велухиотиса», а если повезет, то и свою Демократическую армию, в болгарских планинах[184] для парней из посольств означало серьезный скачок в карьере. И они старались. Хорошо старались: сюжет остался вне поля зрения безпеки, никак не сыграв на процессе Петкова. Но, как известно, с Петковым и так сделали всё, что нужно, а Герасим, вернувшись домой, 6 мая ушел в леса во главе маленькой, сам-три, четы, пышно названной «Шестым Пиринским полком».

И поехало. Первые же вылазки оказались успешны, население поддержало, люди в отряд пошли, и вскоре у Тодорова было уже 14 человек, потом 22, потом три десятка. Много или мало? Как сказать... «Красные» в 1943-м начинали партизанскую борьбу примерно так же, и на эффективности действий малое число бойцов никак не сказывалось. Как вспоминает Константин Кюлюмов, один из ответственных за «очищение края от уголовных элементов», «банда Герасима Тодорова удерживала территорию бывшей Санданской околии, большую часть сел того края, немалую часть Разлога и дальше, — короче, вся Пиринская планина! То была не только крупнейшая банда Болгарии, но и наиопаснейшая, ибо она, еще не успев разрастись, контролировала территорию, на которой почти что была ликвидирована народная власть».

При этом, зачищая «красную» власть на местах, Герасим не зверствовал, предпочитая ограничиваться предупреждениями, — но и этого хватало. После его визита оставаться при исполнении не рисковал никто. Даже с «чужаками», присланными из Югославии, он был относительно гуманен: например, некоего Петра Макеревского, активно работавшего на Белград, но по-человечески помогавшего его семье, не тронул, пояснив: «Убил бы тебя, потому что враг, но ты хороший человек, отдал свои ботинки племяннику моему, чтобы мог ходить в школу, за сестру перед милицией заступился. Живи, если так, но стыдись. Вы, коммунисты, лжецы. Видел я настоящих коммунистов, не согласен с ними, но уважаю. А вы не коммунисты».

А ряды росли, особенно после казни Николы Петкова, потрясшей многих. Присоединялись и недобитые «автономисты», и «оранжевые», и «звенари», и лично Михаил Думбалаков, ставший идеологом войны. Появилось даже несколько «красных» — не свеженьких, призыва 1944 года, а из ветеранов, не понимавших, что творит их партия, но недовольных. Были и классические «фашисты» — царские офицеры, чудом избежавшие ареста. Общий язык как-то находили все.

Так что к февралю «6-й Пиринский полк» вырос до сотни с лишним человек, разделившись на два «батальона», — а люди продолжали идти. И «ятаков» — пособников — тоже становилось всё больше. А в начале марта в далеком Мадриде некие англичане сообщили о событиях в его родных краях Ивану (Иванушкой пожилого, хорошо за полтинник, мужика назвать уже трудно) Михайлову, и тот засобирался в путь. «Я не собирался никого возглавлять, — писал он впоследствии, — я хотел просто быть там, где нужен, и помочь храброму мальчику. У меня было всего две руки, но обе они стреляли одинаково хорошо. И когда я сообщил об этом Менче, Менча ушла, а потом вернулась с собранным чемоданом и сказала: "Что бы с тобой ни случилось, Ванче, помни: я люблю тебя"».

Впрочем, с включением в сценарий «водача» ВМРО сэры затянули. Ясно почему — фигура слишком тяжелая, таких в дебюте не используют, но факт есть факт. Иван успел добраться только до Рима, а потом ехать стало некуда. События в Пиринском крае уже сильно волновали власть, помнившую, с чего начинала она сама, и 9 марта 1948 года началась операция «Олень». Более шести тысяч милиционеров и солдат блокировали большую часть Северного Пирина.

В условиях осадного положения