Семь столпов мудрости - Томас Лоуренс

Насир, Нури Саид и Талаль разъехались с нами в темноте. Наши объединенные силы шли навстречу сильному ветру, от которого сводило зубы, на север, через плодородные вспаханные долины, через убранные поля, где колосья, наверное, просто обрывали со стеблей, а не жали и где эти стебли, ростом с ребенка, стояли пожелтевшие, высохшие и мертвые. Ветер отрывал их от полых корней и укладывал их ветвистые верхние концы на землю, сплетая друг с другом; их огромные шары перекати-поле носились по поверхности почвы.

Арабские женщины, вышедшие со своими ослами, чтобы привезти в дом воды, подбежали к нам с криками о том, что только что поблизости приземлился какой-то аэроплан. На его фюзеляже было изображено клеймо в виде двух колец, которым метили верблюдов шерифа. Пик пошел туда и обнаружил двух австралийцев: радиатор их аэроплана был пробит пулей над Дераа. Они были рады встретить друзей, хотя и удивлялись этой встрече. После заделки течи мы взяли у женщин воды, наполнили радиатор, и австралийцы спокойно улетели на свою базу.

Каждую минуту подъезжали и присоединялись к нам люди, в каждой деревне юные любители приключений подбегали к нам, просясь в наши ряды. Продолжая двигаться дальше, мы, словно плотно вплетенные в золотые лучи солнца, могли воспользоваться случаем посмотреть на себя как на единое целое: мы быстро превращались в один характер, в единый организм, гордость за который нас возвышала. Мы то и дело отпускали непристойные шутки, чтобы вырваться из этой всеобъемлющей красоты.

В полдень мы дошли до полей, усеянных арбузами. Пока армия буквально паслась на таком поле, мы изучали линию железной дороги, пустынную, дрожавшую впереди под солнцем вместе со знойной дымкой. Пока мы вели наблюдение, прошел поезд. Дорога была отремонтирована только прошлой ночью, и это был третий по счету состав. Мы беспрепятственно подошли к линии всей своей ордой и принялись взрывать путь. Каждый, у кого была взрывчатка, использовал ее по-своему. Сотни наших новичков проявили огромное усердие, и разрушения были обширными, хотя все делалось без всяких инструкций.

Ясно, что наше возвращение было сюрпризом для изумленного противника. Мы должны были воспользоваться этим, чтобы расширить и усилить это впечатление, и поэтому отправились к Нури Шаалану, Ауде и Талалю и попросили каждого предпринять какую-нибудь местную боевую акцию. Энергичный Талаль решил напасть на Эзраа, большой склад зерна на севере, Ауда нацелился на Хирбет-эль‑Газале, такую же станцию на юге, Нури должен был прочесать со своими людьми шоссейную дорогу, ведшую в Дераа, надеясь встретить там и разгромить турецкие отряды.

Все три идеи были хороши. Командиры отправились проводить их в жизнь, а мы снова, приведя в порядок колонну, продолжили свой путь мимо разрушенной колонии Шейх-Мискин, которая в лунном свете представилась нам совершенно запущенной. Канавы, полные воды, остановили до рассвета наше тысячное войско на покрытой стерней равнине. Многие развели костры, желая разогнать пронизывающий туман этого глинистого Хаурана, другие заснули, как были, на влажной от росы земле. Потерявшие друг друга окликали в темноте своих товарищей резкими гортанными голосами, характерными для жителей арабских деревень. Луна зашла, весь мир стал черным и очень холодным.

Я поднял своих телохранителей, которые помчались так быстро, что мы въехали в Шейх-Саад с рассветом. Земля в очередной раз возвращалась к жизни с приходом нового солнца. Утренние ветры заставляли вспыхивать серебром листву оливковых садов, а люди из стоявшего справа большого шатра, крытого козьими шкурами, звали нас к себе погостить. Мы спросили, чей это лагерь. «Ибн Смеира», – ответили они. Это угрожало осложнениями. Рашид был врагом Нури Шаалана, непримиримым, ждавшим только случая. Мы немедленно послали человека предупредить об этом Насира. К счастью, Рашида ибн Смеира в лагере в то время не оказалось. Таким образом, нашими временными хозяевами должна была стать его семья, и Нури, как гостю, предстояло соблюдать все правила.

Это было большим облегчением, потому что и так уже в наших рядах имелись сотни смертельных врагов, кровная вражда между которыми едва сдерживалась Фейсалом. Напряжение, связанное с поддержанием их способности выполнять свое назначение, и использование их горячих голов в операциях, в ходе которых они не могли бы встретиться, соблюдение равновесия возможностей и требований службы, которое наше руководство могло бы оценивать как превосходящее зависть, – одно это уже было достаточным злом. Ведение войны во Франции было бы гораздо более трудным, если бы каждая дивизия, чуть ли не каждая бригада нашей армии ненавидела другую лютой ненавистью и внезапно затевала бы драку при встрече с другой. Однако мы поддерживали в арабах спокойствие в течение двух лет, здесь же речь шла всего о нескольких днях. Ночные отряды вернулись с обильными трофеями. Алжирец Абдель Кадер со своими слугами, несколькими добровольцами и солдатами едва удерживал Эзраа. Когда пришел Талаль, все добровольцы перешли к нему, солдаты разбежались, а слуг было так мало, что Абдель Кадеру пришлось сдать город без боя. Наши люди были слишком обременены своими трофеями, чтобы догнать его и схватить.

Громко хвастаясь, вернулся Ауда. Он взял эль-Газале штурмом, захватил бесхозный поезд, орудия и пленил двести солдат, в числе которых было несколько немцев. Нури Шаалан доложил о четырехстах пленных с мулами и пулеметами. Турецкие офицеры и рядовые были отправлены в отдаленные деревни зарабатывать деньги на свое содержание.

Над нами долго кружил английский аэроплан, желая, видимо, понять, действительно ли мы арабские силы. Янг выложил для него наземные сигналы, и тогда ему сбросили записку о том, что Болгария сдалась союзникам. Хотя мы не знали, что на Балканах шло наступление, эта новость не имела для нас большого значения. Несомненно, конец не только большой войны, но и нашей был близок. С тяжелыми усилиями и с нашими испытаниями скоро будет покончено, и каждого отпустят заниматься своими делами, а это безумие будет забыто, поскольку для большинства из нас это была первая война, и мы смотрели на ее окончание как на отдых и покой.

Прибыла армия. Рощу забила толпа, так как каждый отряд стремился занять самое лучшее свободное место и расседлать верблюдов либо рядом с фиговыми деревьями, либо под пальмами или оливами, из листвы которых с многоголосыми криками взлетали тучами перепуганные птицы. Солдаты заводили своих верблюдов в речку, извивавшуюся между зелеными кустами, цветами и плодоносящими деревьями, – все это казалось нам странным после того, как мы годами любовались только кремнистой пустыней. Люди Шейх-Саада робко приходили полюбоваться армией Фейсала, которую шепотом называли легендарной. И вот теперь она была в их деревне, со своими командирами, либо широко известными, либо внушавшими ужас людьми, – Талалем, Насиром, Нури, Аудой. А мы смотрели на них, втайне завидуя их крестьянской жизни.

Когда у всех пришли в нормальное состояние ноги, онемевшие от жестких седел, мы впятером или вшестером поднялись на руины, откуда, глядя через южную равнину, смогли оценить степень безопасности нашего лагеря. К нашему удивлению, мы заметили прямо за стенами лагеря небольшую группу военных регулярной армии противника – турок, австрийцев, немцев – с восемью пулеметами на вьючных верблюдах. Они пробирались из Галилеи к Дамаску после поражения, нанесенного силами Алленби, не проявляя ни малейшей осторожности, двигаясь свободно и неторопливо, очевидно полагая, что находятся милях в пятидесяти от любой войны.