Розанна. Швед, который исчез. Человек на балконе. Рейс на эшафот - Пер Валё

— …вдруг прошлым летом, — продолжил Кольберг.

Она с уважением взглянула на Кольберга.

— Вот именно. Прошлым летом мы поехали на Мальорку. Вы тогда как раз занимались тяжелым и неприятным делом.

— Да. Убийством в парке.

— Когда мы вернулись, это убийство уже было раскрыто. Оке был очень раздосадован. — Она помолчала и через несколько секунд так же торопливо продолжила: — Возможно, это не производит хорошего впечатления, но многое, о чем я уже рассказала и еще расскажу, не производит хорошего впечатления. Он был раздосадован тем, что не смог принять участия в расследовании. Оке был самолюбивым, жадным до похвалы. Он всегда мечтал раскрыть что-то важное, что-то такое, чего никто не смог раскрыть. Кроме того, он был намного моложе всех вас и считал, что на службе им помыкают. Насколько я помню, он считал, что ты третировал его больше других.

— К сожалению, он был прав.

— Он недолюбливал тебя. Гораздо больше он предпочитал работать с Беком и Меландером. Но это не относится к делу. В конце июля или в начале августа, как я уже сказала, он вдруг изменился, причем эта перемена перевернула всю нашу жизнь вверх тормашками. Тогда-то он и сделал эти фотографии. Вообще, он наснимал их намного больше, отщелкал множество кассет. Я уже говорила, что наша сексуальная жизнь была счастливой и регулярной. И внезапно все это было разрушено, причем не мною, а им. Теперь мы были… были вместе…

— Занимались любовью, — подсказал Кольберг.

— Ладно, теперь в течение дня мы занимались любовью столько раз, сколько раньше за целый месяц. Иногда он даже не давал мне ходить на работу. Не буду отрицать, что для меня это стало приятной неожиданностью. Кроме того, я была поражена. Мы жили вместе уже больше четырех лет и…

— И что же? — спросил Кольберг, когда она замолчала.

— Конечно, мне это очень нравилось. Мне нравилось, что он выделывает со мной самые разнообразные штучки, будит меня ночью, не дает уснуть, не разрешает одеваться и идти на работу, что не оставляет меня в покое даже на кухне; овладевал мною под душем, в ванной, спереди и сзади, во всех мыслимых и немыслимых позах, в каждом кресле по очереди. Однако сам он при этом никак не изменился, и спустя какое-то время я поняла, что являюсь для него объектом какого-то эксперимента. Я расспрашивала его, но он лишь смеялся.

— Смеялся?

— Да. Он вообще все это время был в прекрасном настроении. Вплоть… вплоть до того дня, когда его убили.

— Почему?

— Этого я не знаю. Я поняла только одно, сразу после того, как понемногу прошел шок от случившегося.

— Что именно?

— Что была для него объектом исследования. Он все обо мне знал. Знал, как я сильно возбуждаюсь, стоит ему только немного постараться. А я все знала о нем. Например, то, что на самом деле сам процесс интересовал его лишь иногда.

— И как долго это продолжалось?

— До середины сентября. Тогда у него появилось много работы, и он почти перестал бывать дома.

— И это оказалось неправдой, — сказал Кольберг. Он внимательно посмотрел на Осу и добавил: — Спасибо. Ты хорошая. Ты мне нравишься.

Она выглядела растерянной и смотрела на него с недоверием.

— И он не говорил, что у него за работа?

Она покачала головой.

— Даже не намекал?

— Нет.

— И ты не заметила ничего необычного?

— Он много времени проводил на улице, то есть не в помещении. Это я заметила. Он возвращался замерзший и мокрый.

Кольберг внимательно слушал.

— Несколько раз поздно ночью я просыпалась оттого, что он ложился холодным, как сосулька. Последнее дело, о котором он со мной говорил, было то, которым он начал заниматься в сентябре. О человеке, убившем свою жену. Кажется, его фамилия была Биргерссон.

— Припоминаю, — сказал Кольберг. — Семейная драма. Рядовая история. Даже не знаю, зачем нас к нему подключили. Все как по учебнику криминалистики. Неудачный брак, нервы, ссоры, стесненные материальные условия. В конце концов муж убил жену. Почти случайно. Потом хотел покончить с собой, но не хватило смелости, и он явился в полицию. Верно, Стенстрём действительно занимался этим делом, проводил допросы.

— Подожди, во время тех допросов что-то произошло.

— Что именно?

— Не знаю. Но однажды вечером Оке пришел очень возбужденный.

— Там не было ничего, что могло бы возбудить. Грустная история. Типичное убийство на бытовой почве. Фактически одинокий человек, алчная жена которого была отравлена желанием жить все лучше и лучше и непрерывно грызла его, что он слишком мало зарабатывает, что не может купить себе моторную лодку, летний домик, а их автомобиль не такой роскошный, как у соседей.

— Но во время допроса мужчина что-то рассказал Оке.

— Что?

— Не знаю. Но, как бы то ни было, Оке это показалось очень важным. Я, конечно, спросила у него об этом, так же как ты у меня сейчас, но он только рассмеялся и сказал, что скоро я все узнаю.

— Он сказал именно так?

— «Ты скоро все узнаешь, малышка». Это его точные слова. Он выглядел очень довольным.

— Странно.

Минуту они сидели молча, потом Кольберг встрепенулся, взял со стола открытую книгу и спросил:

— Ты можешь объяснить эти комментарии?

Оса Турелль встала, обошла вокруг стола и, склонившись над книгой, положила руку на плечо Кольбергу.

— Вендел и Свенссон пишут, что сексуальный убийца часто является импотентом и совершает насилие для того, чтобы получить желанное удовлетворение. А Оке написал на полях «и наоборот». — Кольберг пожал плечами и сказал: — Ага, он, вероятно, имел в виду, что сексуальный убийца может также быть легковозбудимым.

Оса мгновенно убрала руку, и Кольберг, к своему удивлению, заметил, что она снова покраснела.

— Нет, он не это имел в виду, — возразила она.

— Что же в таком случае?

— Совершенно противоположную ситуацию: женщина — другими словами, жертва — может заплатить своей жизнью за то, что она чрезмерно возбудима.

— Откуда тебе это известно?

— Мы с ним однажды разговаривали на эту тему. В связи с расследованием убийства молодой американки на Гёта-канале.

— Ее звали Розанна, — сказал Кольберг. — Но тогда у него еще не было этой книги. Помню, я обнаружил ее, когда наводил порядок в ящиках своего письменного стола. Когда мы переезжали с Кристинеберг. Это было намного позднее.

— Но другие его пометки, — сказала Оса, — совершенно логичны.

— Да. Тебе не попадался случайно какой-нибудь блокнот, в котором он делал записи?

— А при себе у него не оказалось блокнота?