Новый Рим на Босфоре - Алексей Величко

Сразу по восшествии его на престол угодливые придворные поспешили вывести родословную императора от самого Гнея Помпея (106—48 до Р.Х.), что было явной фальсификацией, на которую царь, чуждый внешнего лоска, не пошел. Он был римлянином латинского языка, но длительная служба при дворе дала ему хорошее знание жизни и широкие связи и круг знакомств. Император по своему характеру был терпеливым и снисходительным человеком, искусным дипломатом и хорошим стратегом. Особенно замечательно в годы правления проявились его таланты финансиста[1167].

До своего возвышения он имел очень хорошую репутацию и слыл безупречно благочестивым человеком, так что при венчании его приветствовали криками: «Царствуй так же, как ты жил!»[1168] Он был высокого роста, волосы с густой проседью, статен, очень красив лицом и имел одну оригинальную особенность, за которую получил прозвище «Дикор», – один его глаз был черный, а второй – голубой. Царь слыл глубоко верующим человеком, богословски образованным, и в последние годы правления Зенона, будучи еще только чиновником средней руки, даже принимал активное и непосредственное участие в богословских спорах, устроив специально для себя небольшую кафедру в храме Св. Софии и проповедуя оттуда. Правда, такая инициатива пришлась не по душе патриарху Евфимию, который приказал убрать эту кафедру и в грубой форме запретил Анастасию богословствовать. Разумеется, эта история запомнилась обоим, и впоследствии сыграла свою негативную роль.

Святая Ариадна и сенат не случайно обмолвились, что хотели бы видеть на царском престоле римлянина: здесь подразумевались и родословная нового государя, который должен быть не из варваров, и его вероисповедание. Раскол, возникший в патриаршество Акакия, продолжал волновать умы константинопольцев, и Евфимий, не принявший «Энотикон», надеялся восстановить общение с Римским папой, не анафематствуя своего предшественника, – непременное условие, выдвинутое латинянами для преодоления раскола. Но патриарх Евфимий несколько настороженно относился к Анастасию: он полагал, будто среди родственников царя встречались манихеи и ариане. Архиерей дал согласие на императорство Анастасия при непременном условии, что тот собственноручно напишет письменное исповедание веры с признанием Халкидонского Собора – беспрецедентный до сих пор поступок, но император, не желавший начинать царствие с конфликта, уступил[1169].

Через 40 дней после восшествия на престол Анастасия совершилось его бракосочетание со св. Ариадной – благоразумная и необходимая мера для легализации прав нового императора при наличии других претендентов на трон. Вслед за этим появился манифест, в котором царь простил все недоимки в бюджет за минувшие годы и резко ограничил власть доносчиков, от которых страдало население[1170].

Как можно без труда понять, выбор Анастасия являлся делом рук национальной партии, стремившейся избавить государство от власти исавров и германцев. Конечно, это неизбежно вело к вооруженному столкновению с братом покойного императора Зенона Лонгином, считавшим свои права на престол не менее обоснованными, чем Анастасий или св. Ариадна. Естественно, за ним стояли исавры, не сомневающиеся насчет того, какое будущее ждет их при новом царствии. Во главе с Лонгином они затеяли государственный переворот, но своевременные меры Анастасия и префекта Константинополя Секундина, мужа сестры царя Кесарии, предотвратили эту угрозу. Во время уличных боев погибло очень много людей, и даже был сожжен ипподром. Всем без исключения исаврам было отдано распоряжение немедленно покинуть столицу, самого Лонгина удалили в Фиваиду и насильно постригли в духовных чин; он умер через 7 лет. Родственники Лонгина, включая его жену, из милости царя проживали на загородной вилле императора на азиатском берегу Босфора[1171].

Однако другой защитник интересов исавров – Лингинин, правитель Исаврии, стал настоящим вождем восставших, среди которых оказался даже епископ города Аламеи Конон, оставивший свою кафедру, чтобы стать воином. С ними в строю оказалось около 100 тысяч исавров и варваров, желавших поживиться грабежом во время войны.

В качестве ответной меры Анастасий тут же издал закон о конфискации всего имущества исавров в столице, включая личное имущество Зенона, и отозвал ежегодное денежное содержание Исаврии, установленное при его предшественнике в размере 1500 фунтов золота. На вырученные средства была снаряжена армия под руководством Иоанна – скифа и магистра армии Иоанна Кирта («Горбатого»). Гунны прислали конные ополчения, остготы предоставили отряд своих воинов, но главной силой имперской армии стали старые регулярные полки, расквартированные в Силимврии[1172].

В конце 492 г. оба войска встретились на равнине близ города Коттиеи, где исавры потерпели сокрушительное поражение. Погиб их вождь, встретил смерть епископ Конон, но война продолжалась еще несколько лет в горах Исаврии. Лишь в 498 г. комит Приск взял в плен последнего вождя исавров Лонгина Селинунтского, которого в цепях привезли в Константинополь. Исавры навсегда потеряли ранее данные им привилегии и с тех пор стали рядовыми подданными императора, поставляя ему храбрых солдат, неоднократно прославившихся на полях сражений[1173].

В 493 г. состоялось нападение болгар – первая волна грядущего ужаса римлян, которым противостояли 15 тысяч римских воинов во главе с магистром армии Аристом. В данной битве на реке Цутре римляне потерпели страшное поражение, пало более 4 тысяч солдат и множество командиров, так что, как говорили современники, с тех пор «слава армии Иллирика погибла навсегда». Поскольку современники документально зафиксировали вторжение болгар и в 504 г., можно с уверенностью сказать, что это были далеко не единичные набеги[1174].

Во время войны произошло одно событие, немало повлиявшее на последующую церковную политику императора Анастасия. Как уже говорилось, патриарх Евфимий изначально относился с подозрением к вере императора и едва ли искренне одобрял его выбор со стороны св. Ариадны. Однако и император не скрывал своих подозрений насчет Евфимия, полагая, будто тот тайно помогает исаврам. Рассказывают, что однажды, получив известие о победе своих войск над мятежниками, он с сарказмом произнес в лицо патриарху: «Твои молитвы не помогли твоим друзьям!»[1175]