Вторая мировая война - Энтони Бивор

Сталин был резок в своих высказываниях о Франции, поводом для чего послужили волнения в Ливане, вызванные действиями «Сражающейся Франции» по восстановлению колониального режима. Он считал, что большинство французов сотрудничало с немцами, и даже высказал мнение, что «Франция должна быть наказана за то, что помогала Гитлеру». Вне сомнений, Сталин помнил, как капитуляция французской армии в 1940 г. дала возможность вермахту заполучить огромное количество французских грузовиков, ставших основой транспорта вермахта при нападении на Советский Союз.

Когда ближе к вечеру того же дня участники конференции собрались на первое пленарное заседание, главной темой обсуждения стала операция «Оверлорд». При молчаливой поддержке Рузвельта Сталин выступил против предложенной Черчиллем операции в северной части Адриатики для захвата Центральной Европы. Он настоял на первостепенной роли операции «Оверлорд» и согласился с планом одновременного начала наступательных действий на юге Франции. Он решительно отверг целесообразность каких-либо еще операций на том основании, что их проведение неизбежно вызовет распыление сил. Сталин не скрывал, что его позабавило утверждение Черчилля о том, что предложенный англичанами план действий имеет целью оказание помощи Красной Армии.

Советский переводчик вспоминал, что Рузвельт подмигнул советскому лидеру, когда тот стал набивать трубку табаком, высыпав его из папирос «Герцеговина Флор». Сталин мог спокойно расправляться со всеми аргументами Черчилля, поскольку знал, что американцы на его стороне. Кроме того, на этом этапе игры у него были все козыри, и он определял дальнейшие стратегические действия союзников. Он настоял на том, чтобы союзники открыли Второй фронт во Франции весной 1944 г., а это, как и боялся Черчилль, означало, что Балканы и Центральная Европа будут заняты Красной Армией.

На генерала Брука, наблюдавшего за общением трех лидеров, глубокое впечатление произвело то, как умело Сталин вел переговоры. Диктатор демонстративно не участвовал в обсуждении итальянской кампании, возможно, потому что его западные союзники предпочли добиться капитуляции Италии, не делясь славой победителей с СССР. Это было их ошибкой, которой Сталин воспользовался позднее как аргументом в дебатах о будущем стран, попавших в зону советской оккупации. Понимая, что после побед под Сталинградом и Курском Советский Союз стал сверхдержавой, Сталин уже хвастался перед своим окружением: «Теперь судьба Европы решена; мы сделаем так, как захотим, а союзники возражать не будут».

Он был весьма подробно осведомлен о том, что думают и как реагируют на происходящее англичане и американцы. До начала встречи Сталин вызвал сына Берии Серго и возложил на него «весьма деликатную и сомнительную в нравственном истолковании» миссию. Он хотел знать все, что говорят в своем кругу английские и американские коллеги. Каждое сказанное ими слово фиксировали спрятанные в комнатах микрофоны, и каждое утро Серго Берия докладывал Сталину обо всех разговорах. Советский лидер поражался наивности и откровенности союзников: ну, должны же они понимать, что их подслушивают! Он хотел знать не только содержание каждого разговора, но и тон, которым все было сказано. Говорили ли они с убежденностью или безразличием? Как реагировал на их слова Рузвельт?

Сталин был очень доволен, когда Серго сообщил, что Рузвельт искренне восхищается советским лидером и отказывается слушать адмирала Лихи, советующего занять более жесткую позицию на переговорах. Если же во время переговоров попытку польстить Сталину делал Черчилль, советский лидер тут же напоминал ему о каком-нибудь враждебном высказывании в свой адрес, которое премьер-министр позволил себе в прошлом. Подслушивающие устройства также помогали Сталину использовать различия в позициях Черчилля и Рузвельта. Когда в конфиденциальной беседе Черчилль упрекнул Рузвельта, что тот помогает Сталину установить в Польше коммунистический режим, Рузвельт ответил, что Черчилль поддерживает антикоммунистический режим, а это ничем не лучше.

На самом деле Польша представляла серьезную проблему и для Черчилля, и для Сталина, тогда как Рузвельта волновали, по-видимому, только голоса американских поляков на президентских выборах в следующем году. В связи с этим ему было необходимо создавать видимость жесткой политики в отношении Сталина до момента окончания подсчета голосов. Ранее Рузвельт отверг идею изменения границ Польши на основании Атлантической хартии, а теперь ему и Черчиллю предстояло выразить свое отношение к территориальным притязаниям Сталина на восточные польские земли, которые были аннексированы СССР в 1939 г. как «Западная Белоруссия» и «Западная Украина». Скорая и неминуемая оккупация региона Красной Армией должна была сделать аннексию свершившимся фактом. По плану Сталина, Польша получала компенсацию в виде бывших немецких земель от прежней границы рейха до реки Одер. Президент США и премьер-министр Великобритании знали, что им не удастся заставить СССР отказаться от желаемого, но то, насколько быстро Рузвельт сдался, внушило Сталину уверенность, что у него не будет проблем с передачей власти в Польше коммунистам.

Сталин добился от союзников даты открытия Второго фронта, но когда им пришлось признаться, что главнокомандующий французской кампанией еще не назначен, он выразил удивление таким несерьезным подходом к планированию столь важной операции. Он согласился развернуть крупное наступление вскоре после высадки союзников в Нормандии и объявить войну Японии сразу же после капитуляции Германии. Именно этого хотел от Сталина Рузвельт и именно этого так боялся Чан Кайши. После окончания Тегеранской конференции Сталин укрепился в мысли, что «выиграл игру».

В частных беседах Черчилль соглашался с такой оценкой ситуации. Он был крайне подавлен поведением Рузвельта, который заигрывал со Сталиным в надежде добиться его расположения и манипулировать им в будущем. После того как Черчилль поделился опасениями относительно дальнейшего развития событий со своим врачом лордом Мораном, последний записал в своем дневнике: «Теперь премьер видит, что не может рассчитывать на поддержку президента. Еще хуже то, что это понимают и русские».

После унижения на Тегеранской конференции Рузвельт решил назначить главнокомандующего операцией «Оверлорд» сразу же по возвращении в Каир. Он попросил Маршалла вызвать генерала Эйзенхауэра. Как только Эйзенхауэр и Рузвельт оказались в президентском автомобиле, Рузвельт повернулся к генералу со словами: «Ну вот, Айк, будете командовать операцией “Оверлорд”».

Принимая это решение, Рузвельт руководствовался тем, что Маршалл необходим ему в роли начальника штаба, поскольку он досконально знал все театры военных действий, был непревзойденным организатором и – самое главное – умел находить общий язык с Конгрессом. Его также считали единственным человеком, способным держать под контролем генерала Макартура на Тихоокеанском театре военных действий. Конечно, Маршалл был разочарован, хотя и не так сильно, как Брук до него, и как дисциплинированный военный безоговорочно принял решение командира. Эйзенхауэру в очередной раз повезло, словно в подтверждение прозвища, которое ему дал Паттон: Дивайн Дестини («Божья воля»), предложивший именно так расшифровывать инициалы Д.Д. – Дуайт Дэвид.

Начальники штабов союзников, собравшиеся в Каире, находились в состоянии эйфории, которая не имела под собой никакой рациональной основы. Все были уверены, чуть ли не готовы биться об заклад, что война закончится к марту, самое позднее – к ноябрю 1944 г. Если учесть, что до начала операции «Оверлорд» оставалось еще более полугода, а Красная Армия находилась очень далеко от Берлина, такие прогнозы были по меньшей мере слишком оптимистичными. Черчилль, наоборот, был полон пессимизма после неравной борьбы с товарищами по оружию в Каире и Тегеране. Прилетев в Тунис, он слег с пневмонией и, как говорят, чуть не умер. Выздоровлению поспособствовало Рождество с традиционными возлияниями, а также сообщение о том, что Королевские ВМС потопили у берегов северной Норвегии линейный крейсер Scharnhorst. Около 2 тыс. немецких моряков погибли в холодных водах Норвежского моря.