Империй. Люструм. Диктатор - Роберт Харрис

— Каждый сенатор имеет право говорить столько, сколько он считает нужным, — ответил Катон. — Ты должен изучить правила этого собрания, если хочешь здесь председательствовать.

С этими словами он продолжил свое выступление.

— Сядь на место, — прорычал Цезарь.

— Меня ты не запугаешь, — сказал Катон и отказался покинуть трибуну.

Вы когда-нибудь видели, как сокол вертит головой из стороны в сторону, высматривая добычу? Именно так выглядел Цезарь в ту минуту. Его патрицианский профиль наклонился сначала вправо, потом влево, после чего он вытянул длинный палец, поманил начальника своих ликторов, указал на Катона и распорядился:

— Уберите его.

Ликтор-проксима колебался.

— Я сказал, — повторил Цезарь громовым голосом, — уберите его.

Напуганному парню не пришлось повторять дважды. Собрав с полдесятка своих подчиненных, он направился в сторону Катона, который не умолк даже тогда, когда ликторы взяли его под руки и потащили к выходу; один из них нес его казначейские таблички. Сенаторы в ужасе наблюдали за всем этим.

— Что с ним сделать? — выкрикнул ликтор-проксима.

— Бросьте его в Карцер, — велел Цезарь, — и пусть пару дней выступает перед крысами.

Когда Катона вытащили из зала, некоторые сенаторы стали возмущаться тем, как с ним обошлись. Великого стоика протащили мимо меня — он не прекращал говорить что-то о скантийских лесах. Целер встал с первой скамьи и поспешил за Катоном, за ним последовал Лукулл и, наконец, второй консул — Марк Бибул. По моим подсчетам, свое отношение к происходящему выразили таким образом около сорока сенаторов. Цезарь спустился с возвышения и попытался остановить кое-кого. Помню, как он поймал за руку старого Петрея, который разбил Катилину под Пизами.

— Петрей, — сказал он, — ты такой же солдат, как и я. Почему ты уходишь?

— Потому что я, — сказал Петрей, освобождаясь, — скорее пойду в тюрьму с Катоном, чем останусь в сенате с тобой.

— Тогда иди! — крикнул ему вслед Цезарь. — И вы все тоже можете убираться! Но запомните: пока я консул, воля народа Рима не будет зависеть от крючкотворства и древних обычаев. Этот закон предложат народу, хотите вы этого или нет. И голосование по нему состоится в конце месяца!

Консул вернулся к своему креслу и осмотрел зал в поисках смельчаков, которые пойдут против его воли.

Цицерон остался сидеть на своем месте. После заседания к нему подошел Гортензий и с упреком спросил, почему Отец Отечества не вышел вместе со всеми остальными.

— Не надо сваливать на меня вину за то, что вы все натворили, — ответил Цицерон. — Я предупреждал вас, что произойдет, если вы не захотите пойти навстречу Помпею.

Однако я видел, что он смущен, и, как только представилась возможность, Цицерон отправился домой.

— Я попал в ужасное положение, — пожаловался он, пока мы взбирались на холм. — Я ничего не получил, поддержав Цезаря, а его противники теперь считают меня перебежчиком. Похоже, я перехитрил сам себя!

В любое другое время Цезарь проиграл бы или был бы вынужден искать соглашения. Ведь против его предложения в первую очередь выступил второй консул, Бибул, гордый и вспыльчивый патриций. Главным несчастьем в его жизни стало то, что он был консулом одновременно с Цезарем, затмившим своего сотоварища настолько, что люди часто забывали его имя.

— Я устал быть Поллуксом при этом Касторе, — злобно заявил Бибул и объявил, что теперь, когда он председательствует в сенате, все изменится.

Кроме того, против Цезаря выступили ни много ни мало трое трибунов: Анхарий, Кальвин и Фанний — каждый наложил вето. Но Цезарь был готов добиваться своего, чего бы это ни стоило, и начал целенаправленно подрывать устои римского государства — дело, за которое, я в этом уверен, его будут проклинать до скончания века.

Сначала он включил в закон статью, согласно которой каждый сенатор должен был принести клятву, что он под страхом смерти не будет пытаться изменить закон после того, как тот будет занесен в кодекс. Затем Цезарь созвал народное собрание, на котором появились Красс и Помпей. Цицерон вместе с другими сенаторами наблюдал, как Помпей впервые выступил с прямым запугиванием.

— Это справедливый закон, — объявил он. — Мои люди проливали кровь за земли Рима, и будет справедливо, если они, вернувшись с войны, получат в награду их часть.

— А вдруг, — задал Цезарь заранее подготовленный вопрос, — противники закона перейдут к насильственным действиям?

— Если кто-то достанет меч, у меня есть щит, — ответил Помпей и, помедлив, добавил с подчеркнутой угрозой: — И я тоже достану свой меч.

Толпа заревела от восторга. Цицерон больше не мог выносить этого. Он повернулся, протолкался через сенаторов и покинул народное собрание.

Слова Помпея были открытым призывом к оружию. Через несколько дней Рим стал наполняться ветеранами Помпея. Тот заплатил им, чтобы они собрались со всей Италии, и разместил их в палатках за городской чертой или в дешевых римских гостиницах. С собой они привезли запрещенное оружие, которое скрывали до поры до времени, ожидая последнего дня января, на который назначили голосование. Тех сенаторов, которые выступали против закона, освистывали на улицах, а их дома забрасывали камнями.

Все эти безобразия по поручению триумвирата устраивал трибун Публий Ватиний, известный всем как самый уродливый человек в Риме. В детстве он переболел золотухой, так что его лицо и шею покрывали свисающие наросты сине-пурпурного цвета. У Ватиния были жидкие волосы и рахитичные ноги, поэтому при ходьбе его коленки расходились далеко в стороны, будто он только что слез с лошади или обмочился. При всем том он обладал определенной привлекательностью и совершенно не обращал внимания на то, что о нем говорили: на каждую шутку относительно его уродства он отвечал своей собственной, еще более смешной. Люди Помпея, как и плебеи, были чрезвычайно преданы ему. Он созвал множество собраний в поддержку закона Цезаря, а однажды даже заставил второго консула Бибула пройти через перекрестный допрос на помосте трибунов. Бибул постоянно пребывал в раздражении, и Ватиний, зная об этом, приказал своим сторонникам связать между собой несколько скамеек и довести эту дорожку от трибунского помоста до Карцера. Когда, будучи спрошен, Бибул резко осудил закон — «В этом году вы ни за что не получите этого закона, даже если вы все хотите его», — Ватиний задержал консула и заставил пройти по этим скамейкам прямо до тюрьмы, как захваченных пиратов заставляли идти по корабельному планширю.

Цицерон наблюдал за происходящим из своего сада, закутавшись в плащ из-за январского холода. Он чувствовал себя отвратительно и старался держаться подальше от всего этого. Кроме того, очень скоро на него свалились неприятности личного свойства.

Однажды утром, в