Двадцать лет спустя - Александр Дюма

– Я все-таки чувствую себя не совсем уверенно, – проговорил д’Артаньян, – и потому направлюсь в дюны.

– Отчего не в город? – спросил Портос. – Я всегда предпочту хорошую гостиницу этим пескам, которые господь сотворил, кажется, для одних кроликов. Кроме того, я хочу есть.

– Делайте, Портос, как хотите, – отвечал д’Артаньян. – Ну а я убежден, что для людей в нашем положении самое покойное место – пустыня.

И д’Артаньян, уверенный, что на его стороне большинство, направился, не дожидаясь ответа Портоса, к дюнам. Все его спутники последовали за ним и вскоре скрылись за песчаным пригорком, не обратив на себя ничьего внимания.

– Ну а теперь, – заговорил Арамис, когда прошли около четверти мили, – поговорим.

– Нет, нет, – возразил д’Артаньян, – напротив, бежим дальше. Мы ускользнули от Кромвеля, от Мордаунта, от моря; это были три чудовища, которые готовились нас поглотить, но от господина Мазарини нам не ускользнуть.

– Вы правы, д’Артаньян, – заметил Арамис, – и мое мнение, что для безопасности нам лучше разойтись.

– Да, да, Арамис, – подтвердил д’Артаньян, – давайте разойдемся.

Портос хотел возражать против этого решения, но д’Артаньян, сжав его руку, дал понять, чтобы он помолчал. Портос подчинялся своему другу всегда и во всем, со своим обычным добродушием признавая его умственное превосходство. Слова, готовые уже сорваться с его уст, замерли.

– Но к чему нам расходиться? – спросил все же Атос.

– Потому что, – начал д’Артаньян, – мы, я и Портос, были посланы к Кромвелю, а вместо этого служили Карлу Первому, что вовсе не одно и то же. Если Мазарини узнает, что мы приехали с графом де Ла Фер и шевалье д’Эрбле, то вина наша будет доказана. Если мы возвращаемся одни, то наша вина еще сомнительна, а в сомнительном положении дело можно повернуть как угодно. Во всяком случае, мне хочется хорошенько подурачить господина Мазарини.

– Да, – воскликнул Портос, – вы правы!

– Вы забываете, – возразил д’Артаньяну Атос, – что мы ваши пленники. Наше слово остается в силе, и если вы доставите нас, как пленников, в Париж…

– Полноте, Атос! – прервал его д’Артаньян. – Право, удивляюсь, как человек такого тонкого ума, как вы, говорит жалкие слова, которые постыдился бы сказать школьник. Шевалье д’Эрбле, – продолжал д’Артаньян, обращаясь к Арамису, который стоял, опираясь на шпагу, и, по-видимому, с первых же слов Атоса стал склоняться в пользу его мнения, хотя раньше держался противного, – шевалье д’Эрбле, поймите, что в данном случае я, как всегда, проявляю осторожность, быть может – чрезмерную. В конце концов Портос и я не рискуем ничем. Но если случится, что нас попытаются арестовать на ваших глазах, – вы же понимаете, что семерых захватить не так легко, как троих, – придется пустить в ход шпаги, и дело, и без того скверное, разрастется в такую историю, которая погубит нас всех четверых. Если беда, допустим даже, обрушится на голову двоих из нас, то двое других останутся на свободе и смогут освободить двух остальных всякими правдами и неправдами. Да и как знать, может быть, в отдельности, вы у королевы, а мы у Мазарини, добьемся и получим прощение, которого нам никогда не получить, если мы будем вместе. Итак, вперед! Атос и Арамис, вы идите направо; а вы, Портос, идите со мной налево. Пусть друзья наши направятся в Нормандию, а мы кратчайшим путем – в Париж.

– Ну а если нас по дороге захватят, как нам тайно предупредить друг друга? – спросил Арамис.

– Очень просто, – отвечал д’Артаньян, – условимся относительно пути и будем твердо держаться его. Отправляйтесь на Сен-Валери, затем на Дьен и оттуда прямым путем в Париж; а мы направимся на Аббевиль, Амьен, Перонн, Компьен и Санлис, и в каждой гостинице, в каждом доме, где мы будем останавливаться, мы будем писать ножом на стене или алмазом на стекле какие-нибудь знаки, которыми смогут руководиться в своих поисках те, кто останется на свободе.

– Ах, дорогой мой! Мне бы так хотелось сказать вам, что лучшее, что я видел в своей жизни, – это ваша голова! Но нет, есть еще нечто лучшее – это ваше сердце.

И Атос протянул д’Артаньяну руку.

– Бросьте, Атос, разве лисица умна? – проговорил гасконец, пожимая плечами. – Нет, она умеет только таскать кур, заметать свой след и находить дорогу ночью не хуже, чем днем. Вот и все. Итак, решено?

– Решено.

– В таком случае разделим деньги, – продолжал д’Артаньян. – У нас должно оставаться около двухсот пистолей. Гримо, сколько там осталось?

– Сто восемьдесят полулуидоров.

– Так. А вот и солнце! Здравствуй, дорогое солнышко! Хотя ты здесь и не такое, как в моей милой Гаскони, но ты похоже, или мне кажется, что ты похоже на него. Здравствуй! Давненько я тебя не видел!

– Полно, д’Артаньян! – воскликнул Атос. – Не разыгрывайте бодрячка. У вас слезы на глазах, так будем же искренни друг перед другом, даже если эта искренность выставляет напоказ наши хорошие качества.

– Что вы, разве можно расставаться хладнокровно, да еще в такую опасную минуту, с двумя такими друзьями, как Арамис и вы?

– Нет, конечно, нельзя! – воскликнул Атос. – И поэтому обнимите меня, сын мой.

– Что это со мной? – проговорил Портос, всхлипывая. – Мне кажется, я плачу. Как это глупо!

Четверо друзей, не выдержав, бросились друг другу в объятия. В братском порыве этим людям казалось, что у них одна душа и одно сердце.

Блезуа и Гримо должны были отправиться с Атосом и Арамисом, Портосу и д’Артаньяну вполне достаточно было Мушкетона.

Как всегда в таких случаях, деньги были разделены по-братски. Затем друзья еще раз пожали друг другу руки и расстались; одни пошли в одну сторону, другие в другую. Несколько раз они оборачивались, и эхо дюн не раз повторило прощальные возгласы расставшихся. Наконец они потеряли друг друга из виду.

– Черт побери, – начал Портос, – надо вам сказать сразу – я никогда не смог бы думать о вас дурно, вам это известно, д’Артаньян, но я вас просто не узнаю!

– Почему же? – спросил д’Артаньян с тонкой улыбкой.

– Потому что, как вы сами говорите, Атос и Арамис подвергаются сейчас величайшей опасности и, значит, не время покидать их теперь. Я-то, признаюсь, готов был последовать за ними, да и сейчас рад бы вернуться, несмотря на всех Мазарини на свете.

– Вы были бы правы, Портос, если бы дело обстояло так. Но вы забываете одно пустячное обстоятельство, а этот пустячок опрокидывает все ваши соображения. Поймите, что наибольшей опасности подвергаются не наши друзья, а мы сами, и мы расстались с ними не для того, чтобы бросить их на произвол судьбы, а потому, что не желаем их скомпрометировать.

– Правда? – переспросил Портос, глядя на своего спутника изумленными глазами.

– Ну да, разумеется. Если бы нас всех схватили, им бы грозила только Бастилия, а нам с вами – Гревская площадь.