Исследование истории. Том II - Арнольд Тойнби

В классово сознательной современной Англии, которая в 1952 г. быстро разлагалась на глазах автора, обычно требовалось три поколения для того, чтобы выбиться в «аристократию» из рабочего класса или мелкой буржуазии. В сфере религии средняя длина волны, по-видимому, та же самая. В истории искоренения язычества в римском мире набожный до нетерпимости император Феодосии I, христианин по рождению, следовал за обращенным в христианство из язычества Константином I не в следующем поколении, а через одно. И в истории искоренения протестантизма во Франции XVII в. тот же самый интервал отделял набожного католика по рождению Людовика XIV от его деда, бывшего кальвиниста Генриха IV. Во Франции на рубеже XIX-XX вв. понадобилось такое же число поколений, чтобы воспитать подлинно набожных католиков во внуках официально обратившихся к агностицизму и атеизму буржуа, которые вновь приняли католицизм, поскольку Церковь получила в их глазах новую ценность в качестве традиционного института, могущего служить барьером против растущего потока социализма и других идеологий, угрожающих уничтожить экономическое неравенство между буржуазией и рабочим классом. В сирийском мире при халифате Омейядов понадобилось три поколения, чтобы воспитать подлинно религиозных мусульман среди потомков бывших христиан и зороастрийцев, которые приняли ислам, чтобы быть принятыми в правящий класс примитивных мусульманских арабов. Продолжительность правления Омейядов, поддерживавших власть завоевателей, зависела от периода в три поколения, который должен был истечь, чтобы вывести на арену истории уже рожденных в мусульманстве внуков первоначально обращенных в ислам. Омейядские представители арабской власти были вытеснены аббасидскими представителями равенства всех мусульман, когда во имя исламских религиозных принципов подлинно набожные мусульманские внуки циничных новообращенных вступили в состязание с индифферентными в религиозном отношении мусульманскими внуками индифферентных мусульманских завоевателей-арабов.

Если сцепление трех поколений таким образом оказывается обычным психическим средством социального изменения в трех сферах — религиозной, классовой и национальной, то будет неудивительно обнаружить, что сцепление четырех поколений будет играть такую же роль в сфере международной политики. Мы уже обнаружили, что в сфере столкновений цивилизаций временной промежуток между созданием интеллигенции и ее восстанием против своих создателей в среднем равняется приблизительно 137 годам в трех или четырех примерах. Нетрудно увидеть, как сцепление четырех поколений также может определять длину волны цикла войны-и-мира, если мы предположим, что агония всеобщей войны производит на душу впечатление более глубокое, чем ряд умеренных «дополнительных войн». Тем не менее если мы применим это соображение к циклам войны-и-мира в Западной Европе Нового времени, то натолкнемся на камень преткновения, обнаружив, что одна из «дополнительных» войн, а именно Тридцатилетняя война, хотя и ограничивалась в географическом охвате Центральной Европой, судя по всему, была более опустошительной для своей узкой географической области распространения, чем «всеобщие войны», которые ей предшествовали и следовали за ней.

Этот цикл войны-и-мира не является ни последней, ни наиболее длительной из явно существующих, хотя и не строго действующих, закономерностей, которые мы пытаемся объяснить. Каждый из этих циклов в сто или около того лет — это лишь элемент в ряду, который в целом составляет то, что мы назвали «смутным временем», следующим за надломом цивилизации. А оно, в свою очередь, продолжается, например, в эллинской и древнекитайской истории, в универсальном государстве, которое также демонстрирует уже отмеченные нами ритмы. Весь процесс от начала до конца занимает в общем что-то между 800 годами и 1000 лет. Окажется ли полезным для нас здесь психологическое объяснение закономерностей в человеческих делах, которое до сих пор в достаточной степени нас удовлетворяло? Наш ответ непременно будет негативным, если мы будем принимать интеллектуальную и волевую поверхность души за душу в целом.

В западном мире поколения автора западная наука психологии все еще находилась во младенчестве. Однако ее первопроходцы уже произвели достаточно глубокую разведку, чтобы К. Г. Юнг мог сообщить о том, что подсознательная бездна, на поверхности которой находятся интеллект и воля каждого отдельного человека, является не недифференцированным хаосом, а расчлененной вселенной, где под одним слоем психической деятельности можно распознать другой. Ближайшим к поверхности слоем, по-видимому, является личное бессознательное, откладывающееся индивидуальным опытом личности в ходе его или ее собственной прожитой жизни. Наиболее глубоким слоем, до которого исследователям удалось пока проникнуть, по-видимому, является коллективное бессознательное. Оно свойственно не какому-либо отдельному индивиду, но обще всем людям, так как первобытные образы, скрыто присутствующие в нем, отражают тот общий опыт человечества, который был заложен в период младенчества человеческого рода, если вообще не на той стадии, когда человек еще не совсем стал человеком. Исходя из этого, вероятно, будет не лишено смысла высказать догадку о том, что между самым верхним и самым нижним слоями подсознания, которые западным ученым до сих пор удалось ввести в круг своих знаний, могут находиться промежуточные слои, отложенные не родовым и не личным опытом, а тем общим опытом, который выше личностного, но ниже родового. Это могут быть слои опыта, общего семье, общине или обществу. И если следующим уровнем, находящимся над уровнем первобытных образов, общих всему человеческому роду, в самом деле окажется уровень образов, выражающих особый этос особого общества, то воздействие их на душу может объяснить длительность периодов, которые, по-видимому, требуются для того, чтобы совершились определенные социальные процессы.

Например, одним из подобных социальных образов, которые обычно глубоко воздействовали на подсознательную психическую жизнь детей растущей цивилизации, был идол национального суверенного государства. И можно легко вообразить, что даже после того как этот идол начал требовать у своих приверженцев человеческих жертвоприношений, таких же жутких, как те, что карфагеняне приносили некогда Баал-Хамону[688] или бенгальцы — Джаггернауту[689], жертвам демона, которого сами же эти жертвы вызвали, потребовался бы бедственный опыт не просто периода одной жизни или одного цикла из цепочки трех поколений, но опыт не менее чем четырехсотлетнего периода, чтобы дойти до такого момента, когда бы они смогли вырвать это губительное идолопоклонство из своих сердец и полностью отбросить его. Можно также легко вообразить, что им потребовалось бы даже не четыреста лет, а восемьсот или тысяча, чтобы отделиться от всего аппарата цивилизации, надлом и распад которой со всей очевидностью выявило «смутное время», и открыть сердца для принятия впечатления какого-либо другого общества того же вида или иного вида, представленного некоторыми высшими религиями. Образ цивилизации является, по-видимому, гораздо более привлекательным для подсознательной души, чем образ любых национальных государств, на которые в политическом плане обычно разделяется цивилизация, пока они наконец не входят в универсальное государство. Под этим углом зрения мы можем подобным же образом понять, как универсальному государству после его установления иногда удается сохранить свою власть над сердцами бывших подданных или даже над сердцами своих истинных разрушителей на протяжении поколений или даже целых столетий после того, как оно утрачивает свою пригодность, равно как и власть, и становится почти таким же мучительно-тяжелым грузом, как и предшествующие национальные государства, для ликвидации которых оно было создано.