Коротко обо всём. Сборник коротких рассказов - Валентин Валерьевич Пампура

о чем. Ты везде в каждом звуке, в каждом луче солнца. Я счастлив от мысли, что ты есть. У меня словно выросли крылья за спиной. Я могу перевернуть весь мир. Я…

— Теперь я вижу, ты любишь, твои глаза не врут. Ты как ребёнок, что открыт всему миру. Как ангел окутанный сиянием любви. Дай я обниму тебя mi chico.

— Ты останешься со мной?

— Я не могу. Я люблю своего мужа.

— Тогда зачем все это? Зачем ты заставила меня сплести тебя из мелочей? Теперь я как рыба, попавшая в сеть.

— Тебе больно?

— Да, мне очень больно, я как будто задыхаюсь.

— Бедный мальчик.

— Не называй меня так.

— Хорошо. Ты меня, ненавидишь за то, что я сделала?

— Да, нет, прости, я не могу ненавидеть тебя, я слишком люблю тебя.

— Теперь ты понимаешь, что значит любить?

— Да, понимаю. Любовь это великое счастье и величайшая боль.

— Прости меня.

Номер гостиницы.

На столе белый лист исписанный знакомым почерком. Ветер хлопает ставней, сквозняками прогуливаясь по дому. Создавая неуютную пустоту.

Ты знаешь, порой судьба подкидывает нам удивительные сюжеты. Резкие повороты, на которых у нас холодеет кровь и стучит в висках. Но, тем не менее, мы бросаемся в них, не думая о последствиях. Так когда-то я бросился в ту игру, которую предложила мне ты. Постепенно, шаг за шагом я складывал тебя как складывают мозаику из отдельных пазлов, пока однажды не почувствовал, что не могу жить без той которую я сложил. И я благодарен тебе. Годы, проведённые с тобой многое мне дали. Не побоюсь громких слов, но они стали лучшими годами в моей жизни. Спасибо тебе за них.

И сегодня жизнь снова бросила свой жребий. Я сложил, новую, мозаику. И не могу без неё. Надеюсь, ты поймёшь меня и не станешь проклинать. Ухожу, по-английски не прощаясь. И как сказал классик, постарайся быть счастливой.

— Сволочь, бездарный писака, не способный без меня придумать ни одного сюжета. Я отдала ему всю себя, я научила его любить, а он променял меня на какую то потаскуху. Ненавижу — Фарфоровая китайская ваза упала первой и разлетелась на десятки маленьких осколков. Все, что билось и ломалось, летело на пол, крушилось о стены и просто падало с полок. Превращая комнату в местность, через которую пронёсся торнадо.

Когда буря утихла. Она сидела на полу, напротив шкафа, дверца которого с медленным и протяжным скрипом, раскрылась перед ней. Шкаф был полон его одежды. — "Он не взял одежду?"

Он вошёл, и осторожно пробираясь через осколки подошёл к ней.

— Был на квартиру налёт?

— Нет.

— К нам заходил бегемот?

— Нет.

— Может быть дом не наш?

— Наш "

— Что же случилось у нас?

— Что это — Она протянула ему исписанный лист бумаги.

— А…Это набросок из моего нового рассказа.

— Почему на бумаге? Ты всегда пишешь в ноутбуке.

— Он в ремонте, пришлось по старинке. Спасибо, что ты его сохранила.

— А что за девица была с тобой в кафе?

— Мой издатель, мы работаем над серией моих рассказов.

— Девица, сюжет нового рассказа, набросок…

— Получается ревность. Ты сложила её из мелочей и вот результат она вспыхнула со всей своей разрушающей силой. Что ж ревность это не любовь, но уже рядом.

— Я убью тебя.

— Да, с этими играми пора завязывать.

— Наверно ты прав. Постой, а почему ты оставил лист на столе? Ты некогда не разбрасываешь свои работы.

— Давай не будем начинать это.

— И не позволяешь ни кому заглядывать в них. Даже мне.

— Хватит.

— А это твоё "Я опасаюсь тех, кто считает себя десницей господней…" А… Ты играл со мной…

— Постой… Выслушай…

— Она берет тапок.

— Нет, только не тапок. Это была просто шутка ничего больше.

Он пробкой вылетает на улицу. Она за ним.

В ритме любви

Ночь полыхала кострами, и сверкала своей наготой. Она кружилась венками, проплывала по реке, под протяжное девичье пение. Двигалась в танце вокруг костров, и сходилась в великом ритме любви. Нашедших друг друга сердец. Они сливались здесь же у костра, на зелёном ковре, не чувствуя стыда. Они были свободны в своём порыве как птицы в небе. Вся ночь была напитана духом свободы и любви. Ночь пела свою песню, пронизывая каждого, кто отдавался ей.

— Вместе?

— Вместе.

— Навсегда?

— Навсегда.

Она изогнулась как серна в его руках. Тонкая и хрупкая, с мелкой дрожью во всем теле, она растворялась в нем, забывая про инстинкт самосохранения. Белая как черёмуха, и чистая как родник. Волосы текли по её обнажённым плечам, падая на его руки. Два пробудившихся коричневых цветка, доверчиво тянулись к нему. Святая ночь больше не плыла между ними. Она окутывала слившиеся тела, прикрывая их тайну. Блики огня выхватывали из темноты бессмертный танец.

— Девчонки, давайте ещё по шампусику. Как говориться за нас с вами и за …

— А давай. Ну, их этих мужиков. — Она первой подняла полный бокал и выпила его одним залпом.

— Ой, Катька, какая ты сейчас…

— Какая? — И она посмотрела на подруг.

— Красивая и безумная.

— Да я такая. — В свете свечей она была как языческая богиня. Чёрные всклоченные волосы в разброс, брови как два крыла большой птицы, она улыбалась, сверкая жемчужными зубами, и смотрела на всех большими чёрными глазами, горящими каким то безумным блеском.

— Завидую я тебе, Катька, можешь ты оторваться.

— Я все могу.

— И главное, что муж позволяет.

— Да, счастливая Катька, а мой мне ещё допрос устроит, когда вернусь.

— Слушай, как у тебя так все получается?

— И муж не ругается?

— А он меня пьяную больше любит. Потому, что когда, Катька пьяная его ждёт ночь бесконечной любви. Заснуть девочки я ему не даю.

— А мой распилит меня как полено и захрапит, а я лягу, тихонечко, что б, не разбудить, и мучаюсь, угрызениями совести, пока не усну.

— А я своему сразу сказала у меня девичник, вернусь, что б рта не открывал, а то ни тебе бани с друзьями, ни футбола в воскресенье.

— И что он?

— Что он? Молчит и ещё угодить старается.

— Ну, ты крута.

— А с ними по-другому нельзя. А то на шею, сядут, и ножки свесят. Вон ты своего распустила, он тебе и жить не даёт. Строже надо быть.

— Ну да строже, а как же любовь?

— Милая, какая любовь? Тебе не пятнадцать лет. И он не пылкий мальчик. А мужик за тридцать. Лежит на диване и не видит ни чего кроме телевизора.

— Да, но все-таки я