Жуков. Маршал на белом коне - Сергей Михеенков

Из этого письма можно сделать несколько выводов.

Первый: автор не хотел впускать в свои мемуары излишнюю научную чопорность, чтобы обилием архивных сведений не погубить теплоты человеческого документа.

Второй: отмёл принцип — разложить всё по полочкам. Что тоже придало бы книге пресноватый привкус казёнщины.

Третий, самый главный: автор не хотел разрушать жанра действительных воспоминаний и размышлений.

Двадцать третьего апреля 1974 года Жуков подписал вёрстку и макет второго издания.

Восемнадцатого июня того же 1974 года его не стало.

Он пережил свою жену всего на полгода.

Последние полтора года он сильно страдал. Галина Александровна сокрушалась по поводу резкого ухудшения его здоровья после инсульта. Но ушла раньше.

На консилиум в Сосновку приехали лучшие врачи мира. Проводил консилиум академик Е. И. Чазов. Были известные специалисты из Франции. Уже ничего сделать они не могли. Свеча догорела…

Из воспоминаний Марии Георгиевны: «Потом наступили долгие дни неизвестности — отец был уже без сознания. Могучий организм боролся со смертью. Один раз меня пустили в его палату, и мне стало страшно. Только бегущая светлая точка на экране показывала, что он ещё жив… Через некоторое время я вышла в тёмный коридор, сняла белый халат. Ничего не видя вокруг, спустилась на лифте и вышла на улицу Грановского. Тогда я ещё не представляла, что всего несколько часов отделяют меня от звонка медсестры по телефону: “Георгий Константинович умер” 18 июня 1974 года, в 14 часов 35 минут остановилось его сердце. В свидетельстве о смерти написали вместо “сердечная недостаточность” “недостаточность сердца”…»

По воспоминаниям Эллы Георгиевны, на лице отца в момент, когда подняли простыню, они увидели печать страданий. «Кажется, что он ещё чувствует боль», — написала она потом в своих воспоминаниях.

Лишь на третий день в газетах появилось сообщение о смерти Жукова.

Дети ждали решения власти о похоронах. Жуков просил похоронить его на родине, рядом с отцом. Но в ЦК решили иначе — кремировать.

Прощание с телом проходило в Центральном доме Советской армии. Люди шли со всей Москвы, ехали из других городов и областей. Фронтовики пришли в форме времён войны.

На второй день прощания семнадцатилетнюю Марию Георгиевну и её бабушку Клавдию Евгеньевну неожиданно вызвали в Сосновку — поступило распоряжение срочно освободить дачу. Так и не дали младшей дочери проститься с отцом перед тем, как тело его увезли в крематорий.

Анна Миркина вспоминала: «Двери зала внезапно закрылись, доступ народа прекратился, и в зал вошли члены Политбюро во главе с Л. И. Брежневым. Подойдя к первому ряду, Леонид Ильич каждому лично пожал руку, выразил глубокое соболезнование и… прослезился».

Через полчаса, вместе со всеми, дочери маршала узнали от распорядителя, что тело отца будет кремировано.

Москвичи, заполнившие тротуары вдоль улиц, по которым двигался траурный кортеж, запомнили одинокую фигуру безногого инвалида в матросской форме. Он выехал на своей убогой самодельной тачке на подшипниках за линию оцепления и плакал, мотая головой и вытирая лицо бескозыркой.

Вопрос о том, был ли Жуков верующим, возникает время от времени. Видимо, он важен, если сторонники и хулители маршала возвращаются к этой теме снова и снова.

Не утверждая в начале нашего исследования ни веры, ни безверия Жукова, соберём вместе факты и фрагменты его жизни, чтобы из суммы собранного попытаться увидеть то существенное, но незаметное в частностях, порой кажущихся малозначительными, что трудно собрать в общее.

Родился Егор Жуков в православной семье. В воскресные дни вместе с родителями ходил в приходскую церковь в Угодку.

Образование получил в сельской церковно-приходской школе и сохранил и о ней, и об учителях, и об одноклассниках самые тёплые и добрые воспоминания. В том числе и классном законоучителе заштатном священнике отце Николае Ремизове.

Всю жизнь, вспоминая родину, хранил светлое чувство памяти и уважения, сыновней благодарности своему первому учителю — Сергею Николаевичу Ремизову, сыну приходского батюшки. Уже в поздние годы, чувствуя долг перед учителем, искал его могилу. Хотел поставить памятник.

Учась в школе, пел в церковном хоре.

Брал книги из библиотеки учителя Сергея Николаевича, а также у отца Николая. Среди книг были и духовные.

Живя в Москве, вместе с двоюродными братьями и сёстрами ходил на службы и в приходскую церковь, и в храм Христа Спасителя. Набожный дядя Михаил Артемьевич водил их и в другие храмы Москвы, где хорошо пели.

Таким образом, с самого раннего детства, через отрочество и юность образ веры Христовой и православной церкви сплетался в нём с образами родины, родной природы Стрелковщины, с образами лучших людей, земляков. Встречи с земляками всегда были для него желанны. Приезды на родину становились праздниками души.

Полюбил девушку, о которой ходили слухи, что она поповна. Она стала его женой, матерью его детей.

При том, что отношение к священнослужителям в 1920-е и 1930-е годы со стороны власти было жестоким, ни документы, ни свидетельства современников не донесли до нас ни единого факта участия Жукова в расправах над священниками и монахами.

В 1939 году после короткой, но кровопролитной войны на реке Халхин-Гол в Монголии, командуя группировкой, он разрешил японцам похоронить своих убитых согласно религиозному обряду. Чувствительные к подобным проявлениям человеческой души японцы с восхищением приняли жест великодушия победителя.

Испытывал особое уважение к своему земляку генералу Потапову, зная его тайную религиозность.

В 1956 году Жуков вместе с женой Александрой Диевной отдыхая в Чехословакии в Карловых Варах. Когда курортная лень наскучила, он принялся исследовать окрестности. Однажды узнал, что вблизи есть православная церковь, заложенная ещё Петром Первым. Взял с собой офицера охраны и пустился в путь. Вскоре они поднялись на гору, где стоял храм. Когда они подошли к нему, Жуков обратил внимание на пожилую старушку, стоявшую на крыльце. Она оказалась графиней из русских эмигрантов. Жуков стал с почтением её о чём-то расспрашивать. Историю этой нечаянной встречи двух русских людей в чужих краях рассказал тот самый офицер охраны. Но в момент разговора Жуков дал понять ему, чтобы тот не мешал им, и офицер отошёл в сторону. «Потом мы услышали, — рассказал офицер охраны, — от казака из бывших русских эмигрантов: “Смотрите, вон батюшка бежит сюда!” Священник жил в домике при церкви. В Чехословакию он был прислан из… Одессы. В церкви Жуков и я поставили свечи».

В другой раз охранник Николай Пучков вспоминал ещё одну странную встречу. Это случилось в Ялте и тоже во время отдыха. К маршалу подошла женщина и представилась внучкой поэта Тютчева. Жуков заинтересовался. Разговорились. Жуков заметил у неё крестик. Она жаловалась, что тяжело живётся, не хватает средств к существованию. «У тебя есть деньги?» — спросил Жуков охранника. Тот всегда носил с собой несколько крупных банкнот. Пучков начал отсчитывать. Но Жуков взял всю пачку и протянул внучке Тютчева. Впоследствии охранник, вспоминая опрометчивую щедрость маршала, сомневался, что встретившаяся на ялтинской улице женщина действительно была внучкой великого русского поэта.