Путешественник. Том 1. В погоне за рассветом - Гэри Дженнингс

Последний день старого года становится самым оживленным, в этот последний день в Китае собирают и возвращают долги. Помню, все улицы, которые вели к ростовщикам, были переполнены людьми, возвращающими долги: несли деньги, драгоценности и даже одежду. Все остальные улицы были запружены шумными кредиторами, снующими в поисках своих должников, или же доведенными до отчаяния должниками, пытающимися отыскать хоть что-нибудь, чем можно заплатить долг, или же спастись бегством. Казалось, в тот день каждый кого-нибудь искал, да и его самого тоже кто-нибудь искал. Сплошные крик, брань, обмен тумаками, а иногда, как объяснил мне Ноздря, должники, которые больше не в состоянии были высоко держать голову — или же лицо, как говорят хань, совершали самоубийства.

А вечером, накануне первого дня первой Луны, началось ночное представление мастера Ши: «пламенные деревья» и «сверкающие цветы», которых было удивительное множество; зрелище сопровождалось шествиями, танцами на улицах, буйным весельем, музыкой, издаваемой трещотками, гонгами и трубами. Когда наступил рассвет нового года, его отметили всего лишь постным завтраком: в самый первый день в году всем запрещалось есть мясо. В последующие пять дней никому не разрешалось ничего выбрасывать. Даже поваренок, выплеснувший грязную воду, рисковал вместе с ней выплеснуть и удачу на весь следующий год. Если не считать этих двух запретов, празднование полным ходом шло, не прекращаясь, до пятнадцатого дня первой Луны.

Простые люди вывешивали новые изображения своих старых богов, с церемониями приклеивая их поверх оборванных изображении, которые провисели на дверях и стенах домов весь прошлый год. Каждая семья, которая могла себе это позволить, платила писцу. Он записывал «весенние двустишия», которые также повсюду развешивали. Улицы были постоянно полны акробатов, участников маскарада, людей на ходулях, рассказчиков, борцов, жонглеров, гимнастов с обручами, глотателей огня, астрологов, предсказателей, торговцев всевозможными кушаньями и напитками. Там были даже «танцующие львы», каждый из которых состоял из двух чрезвычайно шустрых людей, спрятавшихся внутри костюма из позолоченного гипса и красной ткани; они проделывали нечто невероятное, но совсем не похожее на львиные ужимки.

В храмах хань жрецы всех религий совсем даже не религиозно возглавляли общественные рулетки. Они собирали толпы игроков — кредиторов, растрачивающих свои прибыли, и, как я полагаю, должников, пытающихся восполнить свои потери. Большинство собравшихся были пьяны: они громко спорили и играли совершенно неразумно. На их ставки, без сомнения, весь последующий год содержались храмы и жили жрецы. Одна игра очень напомнила мне игру в кости. В другую, под названием ma-jiang (маджонг), играли маленькими костяными пластинками. А в третью — картами из жесткой бумаги, которые назывались zhi-pai (чжи-пай).

Я и сам потом, заинтригованный сложностью zhi-pai, научился всем премудростям. Просто поразительно, какое существует многообразие игр, и для всего этого достаточно колоды из семидесяти восьми карт, делящихся по порядку на сердца, колокольчики, листья и желуди, а те, в свою очередь, подразделяются на карты с точками, мундирами и эмблемами. Но поскольку я привез с собой в Венецию колоду таких карт и они так понравились всем, что их скопировали (у нас их называют tarocchi и они широко известны), мне нет нужды разглагольствовать здесь о zhi-pai.

Недели празднования завершились на пятнадцатый день первой Луны Праздником фонарей. В эту ночь все жители Ханбалыка демонстрировали на улицах искусно сделанные фонарики. Они шествовали со своими творениями из бумаги, шелка, просвечивающего рога или слюды, сделанными в виде шаров, кубов, вееров, маленьких храмов, и все это освещалось свечами или лампами с фитилями, вставленными внутрь.

Ближе к полуночи на улицах появился и шумно прошествовал по ним удивительный дракон. Больше сорока шагов в длину, он был сделан из шелка, укрепленного прутьями из тростника, и освещался прикрепленными к ним свечками. Дракона этого несли около пятидесяти человек, но были видны только их лихо отплясывавшие ноги, обутые в туфли в виде огромных когтей. Голова дракона была сделана из гипса и дерева, покрыта позолотой и эмалью: горящие золотисто-голубые глаза, серебряные рога, зеленая пушистая борода и бархатный красный язык, высовывавшийся из устрашающего вида пасти. Одна только голова чудовища была такой огромной и тяжелой, что требовалось четверо мужчин, чтобы ее нести и поворачивать из стороны в сторону, громко щелкая челюстями. Сам дракон вставал на дыбы, извивался и весьма ловко делал курбеты, разгуливая то по одной, то по другой улице. Так продолжалось всю ночь. И вот наконец, когда последний припозднившийся гуляка отправлялся спать или падал пьяный без чувств на улице, а утомленный дракон уползал в свое логово, новый год официально считался начавшимся.

После этого жители Ханбалыка целый месяц наслаждались отдыхом. Однако деятельность государственных служащих, так же как и работа крестьян в июле, не прекращается только потому, что по календарю объявлен праздник. Поэтому многочисленные придворные, чиновники и министры Хубилая, кроме нескольких, рискнувших выйти наружу, чтобы посмотреть на народное гуляние, продолжали работать все праздники. Я по-прежнему наносил визиты то одному, то другому придворному и каждую неделю встречался с Хубилай-ханом, чтобы тот мог судить, как продвигается мое обучение. При каждой встрече я старался одновременно и произвести на него хорошее впечатление, и чем-нибудь удивить. Иногда, конечно, мне было нечего сообщить, кроме мелочи вроде: «А известно ли великому хану, что евнух, занимающий пост придворного астролога, хранит свои отрезанные мужские инструменты засоленными в кувшине?»

На что он отвечал с некоторой резкостью:

— Да. Говорят, что, составляя предсказания, старый дурак чаще советуется со своим рассолом, чем со звездами.

Но обычно мы беседовали с Хубилаем о более важных вещах. Во время одной такой встречи, это произошло некоторое время спустя после празднования Нового года (кстати, перед встречей я целую неделю провел в беседах с восемью судьями ченга), я отважился даже вступить с великим ханом в спор о законах и уложениях, по которым осуществлялось управление в его владениях.

Эта беседа была вдвойне необычной, потому что мы разговаривали вне покоев великого хана и при весьма странных обстоятельствах.

Придворный архитектор вместе со своими рабами и слонами к тому времени уже закончил насыпать холм Кара и покрывал его мягким дерном. Придворный садовник и его помощники как раз планировали, где будут газоны, клумбы, деревья и кусты. Пока что ничего там еще не цвело, поэтому холм был совершенно голым. Однако строительство множества архитектурных построек уже было закончено, все они были сделаны в ханьском стиле, что придавало холму достаточно колорита. Великий хан вместе с принцем Чимкимом в тот день решили проверить недавно завершенную работу и пригласили меня присоединиться к ним. Новым украшением холма стал круглый павильон примерно десяти шагов в диаметре, все его линии были изогнутыми: устремленная вниз крыша, витые колонны, филигранные перила. Павильон окружала сделанная из черепицы терраса, которая была шире, чем его диаметр, а ее, в свою очередь, — сплошная стена высотой в два человеческих роста; с обеих сторон стена эта была целиком выложена мозаикой из драгоценных камней, позолоченной эмали, кубиков нефрита и фарфора.