Тарра. Граница бури. Летопись вторая - Вера Камша

Конечно, оставалась башня Ангеса, но без кольца оттуда не выйти, а права на покой он еще не заслужил, да и не хотел он покоя. Что ж, займемся самым простым. Для начала нужно что-то сказать людям Ягоба, подготовить их к тому, что на сей раз Счастливчик не вернется…

— И долго ты собираешься предаваться столь бессмысленному занятию, как самобичевание? — Жан-Флорентин заговорил, как всегда, неожиданно. Философский жаб выглядел неважно, разлука с Рене повлияла на него больше, чем он хотел показать, но своей способности к максимам он не утратил. — Главное, — жаб поднял вверх изрядно усохшую и потускневшую лапку, — примириться с тем, что ты не можешь изменить, если уж ты не смог изменить то, с чем ты не в силах примириться. К тому же в происшедшем есть глубокий сакральный смысл.

Вы, разрабатывая ваш план, совсем забыли о том, что Герика может вернуться. Рене было предсказано, что его любовь спасет мир, а спасение подразумевает не отсрочку угрозы, а ее полное уничтожение. Очевидно, что Рене Аррой погиб, а угроза осталась. В таких условиях естественно предположить, что под словом «любовь» имелось в виду не чувство, но его предмет. То есть Герика Годойя, которую ты, видимо интуитивно, подтолкнул к краже перстня Эрасти…

— Это кольцо не принадлежит Тарре, — устало объяснил Роман, — и не принадлежит Свету. Ангес нашел черный камень в самых дальних своих скитаниях… Залиэль говорила, Темная звезда способна выжить практически везде и ее сила, хоть и полученная изначально от Ройгу, никуда не исчезает, а может лишь уснуть. Конечно, силы, направленные на то, чтобы уничтожить Залиэль и «Созвездие», подняли такую магическую бурю, что никто и никогда не сможет проследить след Геро, но все же лучше бы ей оказаться подальше. Я подумал, что черное кольцо должно увести ее за пределы подвластных Светозарным миров…

— Вот… — Жан-Флорентин издал короткий писк, равнозначный откашливанию для двуногого оратора, и продолжил: — Вот пример того, как из совершенно нелепых гипотез следуют правильные действия. Кольцо Эрасти поведет ее, но не вперед, а назад. Мне очевидно, что Герика возвратится, и кто-то должен ее дождаться, ибо Эстель Оскора, не зная, что случилось за время ее отсутствия, может совершить непоправимые ошибки. Очень удачно, что ты — эльф, следовательно, практически бессмертен. Иначе тебе бы пришлось жениться, завести наследника, воспитать его, передать ему тайну, внушить ему, что он точно так же должен передать ее своему сыну, и так далее. Это очень неудобно, особенно с учетом того, что смертным свойственно забывать самое важное, сосредоточиваясь на второстепенных деталях, а также исправлять по своему усмотрению прошлое. Нет, очень удачно, что ты бессмертен…

Роман молча смотрел на маленького философа. В первый раз в жизни ему не было смешно от жабьих сентенций.

4

На Зверинском дворе было тихо, проглянувшее с утра солнце купалось в веселых лужах, гладило плети почти облетевшего дикого винограда, пожухлую траву, торчащую между каменными плитами, тяжелые рябиновые гроздья. Ласточки уже улетели, но голуби на голубятне раскурлыкались, словно осень вдруг стала весной.

— Нарви мне рябины, — попросила Ланка, и великий герцог Таянский, словно мальчишка, взлетел на дерево. Он готов был оборвать все рябины мира, но этого не потребовалось.

— Хватит, — закричала с земли Илана, — мы же не орки, чтобы вино делать!

— Хватит так хватит. — Гардани спрыгнул наземь, протягивая жене сломанную ветку. — И что ты будешь с ними делать?

— Бусы на счастье. Забыл, да?

— Бусы? — А ведь точно! Девчонки осенью вечно нижут рябину. — Не жалеешь о своих рубинах, кицюня?[39]

— Нисколечко! — Герцогиня досадливо тряхнула медными кудрями. — Ничего хорошего они мне не принесли, да и всем остальным тоже. Пусть ими монашки утешаются, у них в жизни только это и остается…

— Орка рыжая! — счастливо засмеялся Шандер. — Как это не принесли?! Мы живы, мы вместе, а остальное… — Шани задумался, но ничего более умного, чем подслушанная у Жана-Флорентина максима, в голову не пришло. — А остальное — вода…

— Ага, — легко согласилась Ланка. — Знаешь… Я не ошиблась. Теперь это совсем точно… Напиши своей дочери и… Я хочу, чтобы со мной опять был Симон.

— Я ей уже написал, — признался Гардани. — Прямо из Беломостья… На всякий случай. Ведь иногда случается сразу… Белка рада. Но вообще-то ей не до нас…

— Мне в ее годы тоже было не до чужой любви, — вспомнила Ланка, — да и до своей, если честно, тоже. То ли дело клинки и лошади. Помнишь?

— Помню, — подтвердил Гардани.

Жизнь была так чудесна и щедра, какой только она одна и может быть. И в этот миг сердце герцога Таянского сжалось от неожиданной отчаянной боли. Ощущение было мгновенным, но неправдоподобно, непередаваемо острым. Он словно бы услышал крик, исполненный безысходного, непередаваемого отчаяния. И узнал, бездумно рванувшись навстречу чужой — нет, не чужой! — беде.

Наваждение оставило Шани столь же стремительно, как и накатило, но Ланка что-то заметила.

— Что с тобой?

— Со мной… Со мной ничего. — Гардани привлек женщину к себе. Какое-то время они стояли, обнявшись, затем он тихо сказал: — Помнишь, ты как-то сказала, что Герика вечно занимает твое место?

— Говорила. Я тогда была дурой. Причем злобной дурой.

— Ланка, если это место в самом деле было твоим, благодари всех святых, если они где-нибудь еще остались, что тебя оттеснили. Не спрашивай только, откуда я знаю. Знаю, и все!

— Они не вернутся? — В глазах Иланы метнулся с трудом сдерживаемый ужас.

Герцог прижал жену к себе так крепко, словно кто-то собирался ее отнять.

— Кто знает, кицюню… Может, и вернутся, но когда, как и какими… Нам не дождаться.

Ланка вряд ли услышала. Тихо всхлипнув, она уткнулась лицом в черный доломан. Шани бездумно гладил медные волосы, вспоминая другую женщину, вернувшую ему этот мир и ушедшую туда, где дорогу не отличить от смерти. Тихо падали листья. Стонали голуби. Солнце заливало отданный осени замок прямыми ясными лучами, а на казавшихся в его свете ослепительно-белыми плитах двора лежала рябиновая гроздь. Словно пятнышко живой крови.

1

Лишенный магической защиты корабль долго не продержится. Они обречены. Единственным утешением было выражение, мелькнувшее на лице Залиэли до того, как ее заставили броситься в море, поманив тенью Ларрэна. Если торжество Светорожденной было заблуждением, миражом, весь их поход становился страшной, гибельной ошибкой, но Рене казалось, что одно с другим не связано. Да, Залиэль обманули, да, она погибла, но перед ее смертью произошло что-то очень важное, что-то, заставляющее думать о победе, которую — Первый паладин Зеленого храма Осейны отдавал себе в этом полный отчет — он не увидит.