Аналитики. Никомахова этика - Аристотель

здоровья, ибо первое не пользуется здоровьем, а направлено лишь на восстановление здоровья, поэтому оно приказывает ради здоровья, но не здоровью. Это все равно что поставить политику выше богов, ибо она приказывает всему в государстве.

Книга седьмая

[О воздержности и невоздержности § 1–11. О наслаждении и страдании § 12–15]

§ 1. После этого, избрав новую исходную точку, нам следует утверждать, что в области нравственных явлений должно избегать троякого рода вещей: порочности (ϰαϰία), невоздержности и зверства (ϑηριότης)[46]. Понятия, противоположные этим двум, ясны: одно мы называем добродетелью, а другое – воздержностью. Что же касается зверства, то противоположным ему качеством следует, скорее всего, считать добродетель, превышающую силы человека, а именно – героическую или божественную, какую приписал, например, Гомер Гектору, про которого Приам говорит, что он чрезвычайно хороший человек

                                           и не похож

На сына смертного, а скорей на сына Бога.

Если избыток добродетели делает людей, как говорят, богами, то ясно, что именно такими должны быть приобретенные качества души, противоположные зверству. И подобно тому как животному не свойственны ни порочность, ни добродетель, так не свойственны они и божеству; напротив, качество божества должно быть почетнее добродетели, животное же должно обладать иным каким-либо видом порочности. Но «божественный человек», как такого обыкновенно называют спартанцы, желая тем выразить свое уважение («это божественный человек», говорят они), редко встречается; точно также редко встречается между людьми зверский человек. Чаще такие люди встречаются среди варваров, а иногда люди становятся таковыми вследствие болезней и увечий. Этим названием мы клеймим только тех, которые до крайности порочны. Но о подобных душевных расположениях будет позднее упомянуто, о порочности же говорено ранее. А теперь следует разобрать невоздержность, слабохарактерность и развратную изнеженность (ἀϰρασία, µαλαϰία, τρυφή), а также воздержность и твердость характера. Их нельзя считать однородными с добродетелью и порочностью, но нельзя также считать их видом, отличным от добродетели и порочности. И здесь нам следует поступать, как в других случаях, а именно – описать то, что более всего бросается в глаза, взвесить затруднения и таким образом перечислить по возможности все выдающиеся мнения касательно этих душевных явлений или если не все, то, по крайней мере, наибольшее количество и важнейшие из них. Задача в достаточной мере будет решена, если удастся разрешить затруднения и таким путем в результате получить важнейшие мнения.

§ 2. Сдержанность и самообладание (ἐγϰράτεια ϰαὶ ϰαρτερία) принадлежат, конечно, к прекрасным и похвальным вещам, а невоздержность и изнеженность к дурным и порицаемым; при этом сдержанный следует разумным принципам, а несдержанный нарушает их. Далее, невоздержный сознает, что под влиянием страсти поступает дурно, воздержный же, зная, что страсти дурны, не поддается им, следуя разуму. Всякий благоразумный человек сдержан и владеет собою; одни при этом полагают, что подобный человек [воздержный и владеющий собою] в то же время всегда благоразумен, другие отрицают это. Точно так же одни употребляют слова невоздержный и несдержанный безразлично, другие, напротив, утверждают что в них есть различие. Про рассудительного (φρόνιµος) иные говорят, что он не может быть несдержанным; другие, напротив, утверждают, что иногда рассудительные [практичные] люди бывают и очень несдержанными. О несдержанности говорят как в применении к страсти, так и к чести, и к деньгам. Вот что обыкновенно говорят об этом.

§ 3. Может возникнуть затруднение, как кто-либо, правильно размышляя, может быть невоздержным. Некоторые думают, что это невозможно человеку, обладающему истинным знанием, потому что странно было бы, – думал Сократ, – чтобы над человеком, обладающим истинным знанием, могло господствовать нечто иное и влечь его в разные стороны, как раба. Сократ, таким образом, совсем отрицал это положение, говоря, что в таком случае невоздержность невозможна, ибо никто, обладая знанием, не станет противодействовать добру, разве только по незнанию. Это положение противоречит очевидным фактам, и следует поэтому рассмотреть, возникает ли страсть под влиянием незнания, и если так, то какого вида незнание; ведь ясно, что человек, поступающий невоздержно, не думал об этом ранее, чем подпал страсти. Некоторые [мыслители] соглашаются с одною частью [Сократова учения], а с другою – нет. Они признают, что нет ничего сильнее истинного знания, но не признают того, что никто не поступает против кажущегося ему лучшим [собственного мнения о благе]; потому-то, – говорят они, – невоздержный и подпадает страстям, что не обладает истинным знанием, а лишь мнением (δόξα). Однако если дело идет о мнении, а не об истинном знании и если не сильное убеждение противодействует [страстям], а слабое, как, например, это случается с сомневающимися, то люди, не выдерживающие и уступающие сильным страстям, заслуживают снисхождения; порочность же и остальные заслуживающие порицания свойства не находят себе снисхождения. [Только тогда порочность не заслуживает снисхождения], когда ей противодействует рассудок, ибо он – сила. Но и это нелепо, ибо выходит, что один и тот же человек одновременно и рассудителен, и невоздержен, но никто же не станет утверждать, что рассудительному свойственно совершать сознательно сквернейшие дела. Сверх того, ранее нами доказано, что рассудительный человек практичен, так как он достиг одной из последних ступеней [совершенства] и обладает всеми другими добродетелями. Далее, если воздержному свойственны сильные и дурные страсти, то умеренный человек не может быть воздержным, а воздержный – умеренным, ибо умеренному не свойственны слишком сильные и дурные страсти, а это должно бы быть так, ибо если страсти полезны, то дурными должно считать душевные явления, противодействующие страстям, следовательно, и не всякое воздержание – нравственным. Если же они [страсти] слабы и непорочны, то [в обуздании их] не было бы ничего величественного (σεµνός), а если они порочны, но слабы, то не было бы ничего великого. Далее, если воздержность делает всякого человека неуклонным во всяком мнении, то она может быть дурною, так, например, если мнение ложно. Если же, напротив, невоздержность ведет к тому, что человек легко отказывается от всякого мнения, то она может быть нравственной, как, например, невоздержность Неоптолема в трагедии Софокла «Филоктет», ибо он заслуживает похвалы за то, что, вследствие раскаяния во лжи, не остается при том, в чем его убедил Одиссей. Затруднительно также ложное доказательство софистов, которые хотят вести доказательства парадоксами, чтобы в случае удачи приобрести значение. Такой силлогизм рождает апорию. Мысль чувствует себя связанной, но не желает остановиться на доказанном, ибо оно не нравится, выйти же из заключения [мысль] не может, ибо не может его разрушить. Можно некоторым образом доказать, что безрассудство в связи с невоздержностью есть добродетель, ибо может случиться, что человек по несдержанности будет