Все расследования отца Брауна - Гилберт Кийт Честертон

Юный друг был и юной родственницей, одной из немногих, которые у него были. Звали ее Элизабет Фейн, а попросту Бетти, и она была дочерью его сестры, вышедшей в свое время замуж за благородного, но обедневшего сквайра. Поскольку сквайр был настолько же мертв, насколько и беден, отец Браун состоял ее опекуном, равно как и исповедником, и в каком-то смысле защитником, а заодно и родным дядей.

В данный момент он, впрочем, тщетно щурился на стоявшие в галерее группы в поисках знакомых каштановых волос и ясного лица. Вместо племянницы он увидел несколько знакомых и чуть больше незнакомых ему людей, включая нескольких, с которыми, по причудливости вкуса, он и не хотел бы познакомиться.

Среди людей, с которыми священник не был знаком, но которые тем не менее вызывали его интерес, был гибкий, подвижный, очень элегантный человек, похожий на иностранца благодаря бородке клинышком, как у пожилого идальго, и темным волосам, подстриженным так коротко, что они казались черной шапочкой, плотно облегающей череп. Среди тех, с кем священник знакомиться не хотел, была очень властная на вид особа в крикливом алом платье, с гривой желтых волос, слишком длинных, чтобы назвать их стрижкой, но чересчур редких, чтобы назвать их как-либо иначе. У нее было сильное, тяжелое лицо бледного, почти нездорового оттенка, и стоило ей взглянуть на кого-нибудь, как у того возникало ощущение, что на него глядит василиск. Она тащила за собой на буксире коротышку с большой бородой, очень широким лицом и длинными сонными глазами. Глядел он вполне благодушно, если вообще бодрствовал; но бычья его шея (вид сзади) казалась, по совести, грубоватой.

Отец Браун посмотрел на алую даму, радуясь тому, что его племянница ничуть на нее не похожа. Потом он отвернулся и стал оглядываться – по какой-то ему самому неизвестной причине, – пока не ощутил, что любое человеческое лицо было бы спасительным контрастом. И поэтому он с облегчением, как бы проснувшись, услышал свое имя и увидел еще одно знакомое ему лицо.

Это было острое, но отнюдь не агрессивное лицо юриста по имени Гренби, чьи седоватые пряди казались напудренным париком, настолько они не вязались с юношеской энергией движений. Он был из тех людей, которые носятся по конторам, как шкодливые школьники. Конечно, он не мог скакать по модной картинной галерее так, как скакал у себя в офисе; но, казалось, мечтал об этом и волновался, оглядываясь по сторонам в поисках знакомых.

– Я не знал, – сказал отец Браун с улыбкой, – что вы благоволите к Новому Искусству.

– А я не знал, что вы ему покровительствуете, – отбрил тот. – Я здесь охочусь за одним человеком.

– Желаю удачной охоты, – ответил священник. – Я занимаюсь примерно тем же.

– Сказал, что он здесь проездом на континент, – фыркнул законник, – а я могу встретить его в этом подозрительном местечке. – Он немного подумал, затем продолжал: – Послушайте, я уверен, что вы умеете хранить тайну. Знаете ли вы сэра Джона Масгрейва?

– Нет, – ответил священник, – но я с трудом представляю, как он может быть тайной, хотя о нем и говорят, что он схоронил себя заживо в замке. Не тот ли это старик, о котором рассказывают столько историй, – вроде бы он живет в башне с настоящей опускной решеткой и подъемным мостом и наотрез отказывается вернуться из темного средневековья? Он что, один из ваших клиентов?

– Нет, – коротко отвечал Гренби, – к нам обратился его сын, капитан Масгрейв. Но старик играет в этом деле немаловажную роль, а я его не знаю, в этом-то все и дело.

Послушайте, это строго между нами, впрочем, вам я могу доверять. – Он понизил голос и увлек своего друга в боковую галерею, содержащую образчики разнообразных скульптур, которая была сравнительно пуста.

– Молодой Масгрейв, – начал он, – хочет получить от нас большую сумму под доверенность post obit[4] своего старика отца в Нортамберленде. Старику далеко за семьдесят, и он рано или поздно уйдет; но как быть с «post», если можно так выразиться? Что станется с его деньгами, замком, подъемными мостами? Это преотличнейший древний замок, и он по-прежнему чего-то стоит, но, как ни странно, он не отмечен в завещании. Так что вы видите, с кем мы имеем дело. Вопрос в том, как сказал какой-то герой Диккенса, благосклонен ли старик.

– Если он благосклонен к своему сыну, тем лучше для вас, – заметил отец Браун. – Нет, боюсь, ничем не могу вам помочь. Мне никогда не приходилось встречать сэра Джона Масгрейва, и, насколько я знаю, очень немногие видятся с ним. Очевидно, вы должны спросить у него самого, прежде чем одалживать молодому джентльмену деньги вашей фирмы. Не из тех ли он, которых частенько оставляют без пенса?

– Сомневаюсь, – ответил тот. – Он очень популярен, блестящий ум и крупная фигура в обществе, но большую часть времени проводит за границей. Кроме того, он был журналистом.

– Что ж, – сказал отец Браун, – это еще не преступление, по крайней мере – не всегда.

– Чепуха, – отрывисто сказал Гренби. – Вы знаете, что я имею в виду, он перекати-поле. Был журналистом, лектором, актером, кем только он не был. Так на чем я остановился?.. Впрочем, вот и он.

И законник, нетерпеливо расхаживавший по пустой галерее, неожиданно обернулся и на бегу вонзился в другую, более наполненную комнату. Он спешил навстречу высокому, хорошо одетому человеку с короткой стрижкой и заграничной бородкой.

Эти двое ушли беседуя, и какое-то время отец Браун еще следил за ними близорукими прищуренными глазами.

Наблюдения были, однако, прерваны поспешным, но своевременным появлением его племянницы Бетти. К большому удивлению дяди, она увлекла его обратно в пустой зал и усадила на стул, напоминающий остров среди половодья.

– Я должна вам кое-что сказать, – начала она. – Это так глупо, что никто, кроме вас, не поймет.

– Ты меня переоцениваешь, – сказал отец Браун. – Это не о том, о чем начала рассказывать твоя матушка? Помолвка или что-то такое… Да, о помолвке уже пошла молва.

– Вам известно, – спросила она, – что она хочет выдать меня за капитана Масгрейва?

– Нет, – отвечал отец Браун после некоторого раздумья. – Капитан Масгрейв, мне кажется, очень популярен нынче.

– Конечно, мы очень бедны, – продолжала она. – Нам говорят, что не в деньгах счастье, но от этого лучше не становится.

– А ты хочешь выйти за него замуж? – спросил отец Браун, глядя на нее из-под полузакрытых век.

Она потупила взор и ответила, понизив голос:

– Думала, что хочу. То есть это я сейчас думаю, что думала… Только что я очень испугалась.

– Что ж, расскажи.

– Я услышала, как он смеется, – проговорила она.

– Ну, смех помогает общению, – заметил священник.

– Нет, вы не поняли, – сказала девушка. – Совсем не помогает. В том-то все и дело, что он ни с кем не общался.

Она помолчала, потом объяснила:

– Я приехала сюда довольно рано и увидела, что он сидит один в центре галереи, где висит эта современная живопись. Там было тогда почти пусто. Он не знал, что кто-то рядом, он сидел там совершенно один, и он смеялся.