500 великих загадок истории - Николай Николаев

Став завсегдатаем Художественного театра, Морозов сделался и поклонником Андреевой – у нее была слава самой красивой актрисы русской сцены. Завязался бурный роман. Морозов восхищался ее редкостной красотой, преклонялся перед талантом и мчался выполнять любое желание.

Андреева была женщина истерическая, склонная к авантюрам и приключениям. Только театра ей было мало, ей хотелось театра политического. Она была связана с большевиками и добывала для них деньги. Позже охранка установит, что Андреева собрала для РСДРП миллионы рублей.

«Товарищ феномен», как называл ее Ленин, сумела заставить раскошелиться на нужды революции крупнейшего российского капиталиста. Савва Тимофеевич пожертвовал большевикам значительную часть своего состояния.

Воззрения социал-демократов под влиянием обожаемой Машеньки и ее будущего гражданского мужа Максима Горького Савва воспринял сочувственно.

В театре Андреевой давали второстепенные роли – она требовала главных. Морозов отказался от своего директорства. Вместе со своим близким другом Максимом Горьким и Марией Федоровной он затеял новый театр. Но тут Андреева и Горький полюбили друг друга. Это открытие было для Саввы тяжелейшим потрясением.

Нормальный капиталист (да даже бы батюшка Тимофей Саввович) тут же бросил бы изменившую ему возлюбленную. Но даже после того, как Андреева и Горький стали жить вместе, Морозов все равно трепетно о Марии Федоровне заботился. Когда она на гастролях в Риге попала в больницу с перитонитом и была на волосок от смерти, ухаживал за ней именно Морозов.

…Было уже начало 1905 г. Разгоралась революция. На Никольской мануфактуре вспыхнула забастовка. Чтобы договориться с рабочими, Морозов потребовал у матери доверенности на ведение дел. Но она, возмущенная его желанием договориться с рабочими, категорически отказалась и сама настояла на удалении сына от дел.

Самоубийца

Круг одиночества неумолимо сжимался. Морозов остался в совершенной изоляции. Талантливый, умный, сильный, богатый человек не мог найти, на что опереться.

Любовь оказалась невозможной и неправдой. Светская жена раздражала. Друзей в своем кругу у него не было, да и вообще среди купцов было невообразимо скучно. Он презрительно называл коллег «волчьей стаей». «Стая» отвечала ему боязливой нелюбовью. Савва впал в жестокую депрессию. Врачи рекомендовали направить «больного» для лечения за границу.

В сопровождении жены Савва Тимофеевич уехал в Канны. Здесь в мае 1905 г., на берегу Средиземного моря, в номере «Ройяль-отеля», 44-летний ситцевый магнат застрелился.

По столице еще много лет ходила легенда, что в гробу был не Савва Тимофеевич и что он жив и скрывается.

По материалам журнала «Профиль»

Публичная жизнь этого странного человека была очень быстротечна: всего 3–4 года известности. И славы, сменившейся всеобщим презрением и – почти век забвения… О жизни и смерти Георгия Аполлоновича Гапона (1870–1906) все знавшие его вспоминают по-разному. И это неудивительно: человек он был крайне непостоянный, способный в считанные дни изменить если не свои убеждения, то форму их представления…

Появившись на свет в селе Беляки Полтавской губернии в семье волостного писаря, Георгий Гапон получил духовное образование и стал священником кладбищенской церкви в Полтаве. Он женился по любви, заимел двух детей, но после смерти жены затосковал и уехал в Петербург поступать в духовную академию.

Впрочем, известность Гапон приобрел не как пастырь человеческих душ, а как организатор и вдохновитель многотысячного шествия петербургских рабочих к Зимнему дворцу, закончившегося жестоким расстрелом, известным в истории как «кровавое воскресенье» 1905 г.

Труп Талона, прикрытый пальто

Зубатов, прошедший «славный путь» от члена московского народовольческого кружка до начальника охранного отделения, вспоминал о знакомстве с Байоном: «По прибытии моем в Санкт-Петербург осенью 1902 г. местная администрация настоятельно стала убеждать меня познакомиться с отцом Георгием Гапоном, подавшим в градоначальство записку о желательности организации бедняков. Странность темы не располагала меня к знакомству с автором. Тем не менее, меня с Гапоном познакомили (…) Из бесед я убедился, что в политике он желторот, а в рабочих делах совсем сырой человек…»

Тем не менее Зубатов и охранка субсидируют Гапона, чтобы «движение» не выходило из-под контроля властей. Бежавший из России без документов Гапон почти весь 1905 г. провел в Германии, Англии, Франции и Швейцарии… Он купается в лучах славы, встречается с шишками политической эмиграции – вождями партии эсеров, с Плехановым, Лениным (который дарит Гапону свою книжку с трогательной надписью), Ан. Франсом, Жоресом; публикует написанную с помощью журналистов «Историю моей жизни».

Гапон получает солидный гонорар за книгу, выпущенную на нескольких европейских языках, но страсть к картам, развившаяся в нем во время зарубежных странствий, превращает эти деньги в труху…

Он вернулся в Россию после амнистии, объявленной царским манифестом 17 октября и – оказался никому не нужен!

О связях Гапона с полицией стало достоверно известно опекавшей его партии эсеров. Эсеры, дольше и глубже других политиков очаровывавшиеся Гапоном, выносят ему смертный приговор. Этот приговор, согласно революционным правилам, они честнейшим образом рассылают в редакции петербургских газет.

Извещенная и о приговоре, и о месте казни своим верным агентом Е. Азефом, полиция не сочла нужным предпринять что-либо для спасения Гапона – он действительно стал никому не нужен! Между тем приговор был приведен в исполнение в четыре часа дня 28 марта 1906 г. на даче Звержинской в Озерках.

Похоронили Георгия Аполлоновича на Успенском кладбище Петербурга по соседству с жертвами 9 января.

В церемонии приняли участие несколько сотен еще веривших в него рабочих. По-российски путаная и нелепая жизнь, трагическая и нелепая смерть – такова судьба Георгия Гапона.

Последний сентябрьский день 1913 г. клонился к вечеру. В антверпенском порту пароход «Дрезден» заканчивал посадку пассажиров. До начала его очередного регулярного рейса в Англию оставались считанные минуты.

На верхней палубе особняком стояли три пассажира. Двое из них – Георг Грейс и Альфред Люкманн – уже зарегистрировались в журнале пассажиров, а третий – Рудольф Дизель – почему-то этого не сделал. Может быть, понадеялся на своих попутчиков или просто забыл. Когда в вечерней дымке исчезли огни порта, все трое направились в ресторан, где и продолжили беседу.

Инженер Дизель рассказывал попутчикам о своей жене, потом об изобретении. Его собеседники больше интересовались политикой, в частности деятельностью лорда адмиралтейства Уинстона Черчилля, который ратовал за коренную модернизацию британского флота. Наконец, беседа коснулась накалявшихся международных отношений и все отчетливее чувствующегося «запаха войны». Эта тема тогда была у многих на устах, ведь костер войны уже пылал на Балканах.